На душе тихо и пусто, как в пересохшем колодце. Былой страх словно исполинский лесной пожар испепелил душу и сгинул. От величественного домика надежды остались одни закопчённые развалины. Прошлого нет, ибо оно потеряно навсегда. Будущего нет, ибо он пленник в далёком чужом и чуждом краю. Есть только настоящее, кратки миг между прошлым и будущим.

Дрир тяжело вздохнул. Он словно молодой зелёный листок, одинокий и заброшенный, который злая буря оторвала от родного дерева и унесла далеко, далеко, за тысячи километров. Как ни странно, люди не убили его. Хотя за четыре дня он такого насмотрелся! Такого натерпелся! На душе тихо и пусто, как в жаркой степи в разгар лета.

Надежды на удачное возвращение домой и щедрое вознаграждение от витуса Девиго разом рухнули под топорами дикарей. Медными топорами, как оказалось. Никакие они не трусы, как болтали старики и старухи. Наоборот! Подлая, но очень умная атака на спящий лагерь доказала обратное. Витус Девиго всё время повторял: побегут, побегут, только лови. Побежали, только не в ту сторону и не те. Не ловить, а отбиваться пришлось.

Там, на поляне, где валили большие деревья, дикари привязали его к высокому пню. Дрир поёжился. До сих пор противно вспоминать, как люди разделались с убитыми товарищами. Никакого понятия о приличие. С трупов сняли всё, буквально все. Дикари не побрезговали даже набедренными повязками. Всё святое на этом свете окончательно померкло, когда люди отрубили убитым руки. Их страшный вожак большим синим топором отрубил красавице ладье нос.

Добротное речное судно дикарям совершенно ни к чему. Они разломали ладью на куски и сложили из них огромный погребальный костёр. Обнажённые тела товарищей улетели в ревущее пламя. Последним… Живот судорожно дёрнулся и обязательно бы выплеснул содержимое наружу, если бы было что выплёскивать. Лишь во рту остался горький привкус. Последним в огонь кинули благородного Девиго. По великолепным золотом волосам Дрир только и сумел узнать атамана. Дикари с невероятной жестокостью искромсали тело благородного вдоль и поперёк.

Словно дохлых овец, без молитв и подношений Великому Создателю, тела товарищей сожгли в исполинском костре. Словно мусор. Пепел, головёшки и обломки костей сгребли и бросили в реку. Вода подхватила обугленные останки и понесла их далеко, далеко на юг, домой, куда, Дрир тяжело вздохнул, ему самому никогда не вернуться.

Того самого парня, что грубо выдернул из спального мешка, вожак назначил презренным надсмотрщиком. Дикарь хоть и позволил подобрать сапоги, шерстяную рубаху и с длинными рукавами и штаны, забрал себе великолепный спальный мешок дяди Зепана. Надсмотрщик не отходил ни на шаг, буквально наступал на пятки, постоянно ругался, плевался и всё норовил разбить нос. Издеваться издевался, но не убил. Каким-то невероятным образом вожак умудряется держать этот дикий сброд в узде. До поляны с примитивным идолом из камня Дрир добрёл вконец разбитый, оплёванный, но по-прежнему живой.