Дверь открылась. На пороге стояла пожилая монахиня, в которой несмотря ни на что угадывалась женщина знатная, важная. В руке у нее была свеча.

– Ступай к себе, Евдокия, потребуешься, позову, – сказала она.

Молодая монахиня прошла в соседнюю келью, а пожилая позвала за собой князя и Отрепьева.

У себя она указала на скамью.

– Садись, Иван Петрович. За долгие годы ты первый, кого я рада видеть.

– Господь знает, Мария Федоровна, что я всеми силами старался помочь, но…

– Не кори себя, не твоя вина в том, что мы не ушли из Углича. И не называй меня прежним именем. Я сестра Марфа!

– Как скажешь, царица.

Мария Федоровна Нагая покачала головой.

– И царицей не называй. Говорю же, сестра Марфа я.

– Недолго, сестра Марфа, тебе томиться в этой обители.

– Это одному Господу Богу ведомо.

– Не только.

– Не богохульствуй, Иван Петрович.

– И не думаю.

Мария Федоровна пристально, насколько позволял сумрак, вгляделась в Отрепьева, вздохнула.

– Да, Дмитрий теперь, наверное, вот таким и был бы. – Она вытерла скупую слезу. – Очень похож. А ну-ка, правый рукав подыми!

Отрепьев удивился, но исполнил повеление.

Мария Федоровна ахнула и заявила:

– Этого быть не может.