– Что такое? – встрепенулся князь Губанов.

– Родимое пятно выше кисти.

– Что? Пятно?

– Да, такое же было и у сына. Чуть побольше и немного в стороне. Надо же! Если это и случайность, то посланная свыше.

Отрепьев опустил рукав и смотрел на монахиню, когда-то бывшую царицей, женой самого Ивана Васильевича Грозного.

– Так наш уговор остался в силе? Или ты приняла иное решение? – спросил Губанов.

– Ради того, чтобы выкинуть с трона и извести Бориску, я пойду на все. На нем вина в смерти моего малолетнего сына. Он мешал Годунову занять трон. Погоди, князь, я сейчас. – Царица-монахиня прошла в угол кельи, тут же вернулась, протянула Губанову какой-то сверток. – Тут бумаги, подтверждающие, что их обладатель является царевичем Дмитрием, главное – выписка из церковной книги о его рождении. Люди Годунова искали их, но верные друзья помогли, спрятали. Я сохранила и золотой наперсный крест сына. Это лучшее доказательство, что человек, носящий его, воистину царевич. Возьми, Дмитрий, – назвав так Отрепьева, она передала ему крест. – Надень и носи всегда.

– Благодарю, матушка.

Монахиня закрыла лицо.

– Все, князь, нет сил. Вы получили то, что вам нужно было, и ступайте с Богом.

– Да, сестра Марфа. Но разреши еще только один вопрос.

– Быстрее, Иван Петрович.

– Тебе надо будет принародно подтвердить, что Григорий – твой сын, спрятанный от людей Годунова.

– Я же сказала, князь, что ради мести Бориске пойду на все, в том числе и на признание этого человека своим сыном. Пусть меня после Господь осудит за этот грех. Но в равной мере и Бориску, проложившего себе путь к трону обманом, коварством и кровью.

– Да, сестра Марфа. Благодарствую. Мы уходим.

– Погодите!

Мария Федоровна подошла к стене, постучала.

Тут же объявилась Евдокия.

– Сестра, проведи их!