– Если госпожа позволит, меня не так зовут, – пролепетал этот трусливый и до блаженства счастливый дурак.

Зена, забирая сумку, прикоснулась к его пальцам, провела по ним и это уже считалось особой лаской. Это было признаком ее расположения и Глист мгновенно начинал верить, что ей до него какое-то дело, что она захочет знать его имя, но она только зло усмехнулась.

– Я знаю, как тебя зовут, – ответила она, – только ты Глист по своей сути, так что иное имя тебе незачем.

Она даже отвернулась, вскрывая сумку и доставая банку, мечтая снова увидеть то, что смогла сохранить от отца, а Глист поник.

Он, Глисандер Майро или попросту Глис, понимал, что снова обманулся ее расположением. Он много раз мечтал, что она задержит на нем свой взгляд и не отведет его, что заберет к себе, к тем избранным, что прикасаются к ней. Он думал об этом ночами, а она не замечала, требовала верности, а он видимо делал недостаточно, делал слишком мало, чтобы она его приметила.

«Знать бы, что для нее делают остальные», – думал Глист, не понимая, что с самого начала попал в команду ее Черепах только потому, что был слишком внушаем, что оказался в медицинской капсуле не потому, что сломал ногу, а потому что именно через капсулу можно незаметно вложить в его разум безусловную любовь к Зене. Все, что для этого нужно – это быть слабым и внушаемым, как он.

Зена всегда отбирала себе безвольных и за это их презирала, отбирала себе в фавориты кого-то из Камней, как Дориана, а потом убивала за отсутствие почтения. И все повторялось снова и снова, но она хотела, даже сейчас, чтобы ее любил Дориан, а не Глист, чтобы ее любил сильный, а не слабый.

– Это что? – спросила Зена, скалясь, когда достала банку.

Глист поднял голову, хотел что-то сказать и испугался увиденного.

Он доставал мозг в темноте, почти без света, он заталкивал его в другую банку осторожно, бережно, но он не думал о том, что опухшие, размокшие ткани не смогут пережить подобного.

На мозгах были следы его пальцев. Они напоминали не до конца расплавленный след на размякшей губке, а вокруг этих следов расползались трещины, борозды, будто ткани расслоились от давления. Часть массы при этом просто плавала отдельно, кусочками того, что Зена считала великой ценностью.

Глист просто открыл рот, но так и не смог ничего сказать. Он молчал и смотрел на нее виновато, испуганно. Что тут сказать, он не понимал, да и Зена не видела смысла с ним говорить.

– Идиот! – заявила она и, резко развернувшись, ударила Глиста ногой по уху, заставляя отлететь к ближайшей стене.