— Как смеешь ты, синее отребье, так говорить с великим мастером?!
Удар был сильным, хорошо поставленным, и меня скрутило от боли на самом деле. Так даже лучше — уже через несколько секунд человеческая мера утихомирила муки, но зато для окружающих я был распластанным по полу, побеждённым, проигравшим…
Синее отребье. Значит, они знают о моей связи с Зигфридом?
Один из конвоиров поднял кинжал и вложил в тощую руку, торчащую из-за занавеса. Снова в щели показалось лицо приора с впалыми глазами, он с лёгкой грустью рассматривал оружие.
— Я знал, что Синяя падаль давно греет руки над моим приоратом, — продолжал Гильберт, — Но, чтобы врагу продался родной брат?
Мой взгляд тоже скользнул по кинжалу Хораса в его руке.
— О, да, я помню этот клинок. И трусливые глаза моего брата, — пальцы отпустили лезвие, и кинжал со звоном упал на деревянный пол, — Когда-нибудь Небеса так же низвергнутся…
Снаружи послышался рёв рога, и стоящие рядом со мной конвоиры засуетились, оборачиваясь. Чувство опасности вдруг ощутимо кольнуло меня в спину. Удивительно, но чутьё говорило мне, что снаружи опасность поболее, чем здесь, внутри.
— Великий мастер, снова тревога?
— Идите.
— Но, мастер…
Гильберт ничего больше не сказал, лишь нетерпеливо тряхнул пальцами. Трое людей в тёмных доспехах, не издав ни звука, покинули шатёр.
Мы остались наедине. И это было очень легкомысленно со стороны Гильберта.
Я подобрал колени, со страдальческим выражением лица сел. Попробовал поднять голову, но обессиленно уронил на грудь.
— В прошлый раз ты, сраная частица, едва не подобрался ко мне, чуть не убил… Какая ирония, что именно тебя послали довершить начатое.
Я чуть повернул голову, продолжая разглядывать ширму. Судя по словам приора, он уже давно выстроил для себя единственно верную картину мира, и верил даже в то, чего не было.
Ведь это он меня завлёк в ловушку, и мне пришлось защищаться. А теперь получалось, что я «чуть не подобрался».
— Сколько денов стоил мой брат? — в голосе Гильберта стала сквозить ненависть, — Я сохранил ему жизнь, дал земли, зверей…