— А что?

— Вопросы здесь задаю я!

— Тогда имею.

— Прекрасно. В таком случае, положа руку на этот предмет, повторяйте за мной…

Из-под полы савана явилась книга, и далеко не простая, а очень приличная, левосторонняя, обрезанная золотом. Способная достойно украсить не только кабинетный шкаф рава Ишайи, но и прославленную коллекцию Винницкого-старшего.

— Этого не надо, — сказал Петя. — Все мое ношу с собой.

Привычно выдернув из-под воротника золотой наперсный крест, он смачно поцеловал его, после чего истово перекрестился и выжидательно уставился на саван.

— Равви знает? — помолчав, задумчиво спросил тот. — А впрочем, какая разница… Получите! — Поверхность стола проросла темно-синей с прожелтью книжицей. — Читайте, завидуйте. Но учтите, — слова падали теперь веско и тяжко, словно удары молота по крышке гроба, — предъявлять рекомендуется при особо острой необходимости. В противном случае держава ответственности не несет…

Петя протянул руку к столу и, трепеща, взял не пергаментный манускрипт с вислыми сургучными печатями, неопровержимо свидетельствующими наследственные права Арье Шпицля, кронпринца Арбузии, не глиняную табличку, густо испещренную затейливой клинописью, принадлежащую потомственному вавилонскому купцу Котэ Михалиани, не витой, бугрящийся разноцветными узелками подписей шнур, удостоверяющий личность кураки Адольфа фон Гикльшрубера…

…а земной, стандартного федерального образца паспорт.

Свой.

Настоящий.

Гражданский.

С тремя юридически безукоризненными голографологемами.

Законопослушный гражданин Петр Ильич Винницкий оторвал от бесценного документа затуманенный взгляд… и ощутил себя примерно так, как мог бы, наверное, ощущать себя человек, неким диавольским наваждением в одночасье перенесенный из, положим, Москвы в, допустим, Ялту.

Хотя, конечно, это была не Ялта. Далеко не Ялта. Очень далеко.

Вокруг не шумело море, волна не покачивалась у самых его ног, и, короче говоря, он сидел не на самом конце мола, выкинувшего длинный гранитный язык далеко в море, а на приятно теплой скамеечке, в самом центре изящного, в английском стиле устроенного парка, как раз напротив постамента, с которого два бронзовых бородача, один с мечом наголо, другой с голыми руками на изготовку, благодушно, а тот, что в очках, даже и отечески, взирали на стройные шеренги красно-галстучной ребятни, несущей охапки фиолетовых кабирских маков к чаше, источающей неугасимый огонь.

С детства начитанный Петя знал, как следует поступать в таких случаях.

В двух шагах от скамейки на газоне стоял человек во френче, курил, пас солового кролика. На Петю он посмотрел дикими глазами и взял кролика на поводок. Тогда Петя отчебучил неизбежную в его положении штуку: стал на колени перед неизвестным кролиководом и спросил почему-то по-гречески: