Светлый фон

Засим трубный глас его, привыкший без напряга перекрывать грохот бортовых батарей, подугас.

— Хотя, друг мой, не отрицаю и некоторой пользы, от сих стервей проистекающей. Взгляните, экая закавыка гарцует!

Арчи взглянул.

Приближалось пиво.

Много пива.

Холодного темного пива в серебряном ведерке со льдом.

— Какова фемина? Я готов любить ее, как дочь! — провозгласил фингалоносец, одергивая лампасы. — А вы?

— Это моя невеста, — буркнул Арчи.

— О! Отличный вкус! — одобрил генерал.

И тактично пшёл вон.

А Филочка, грациозно присев рядом, уже выкладывала из ведерка пузатенькие, густо запотевшие бочата. Гладкое бедро ее, позолоченное идеальным загаром, невзначай коснулось полуиспепеленного плеча напарника, и Арчи едва не пустил слюнку.

Прикосновение такой ножки, по чести сказать, вогнало бы в дрожь и пингвина. А штабс-капитан не был пингвином. Отнюдь. Штабс-капитан был вервольфом. Существом тонким и деликатным, умеющим ценить прекрасное. В силу чего ему сделалось не по погоде холодно, волгло и даже не до пива.

Ему захотелось трахнуть майора Бразильейру.

Сейчас же.

В сущности, Арчибальд Доженко бабником не был.

Напротив, с наивных отроческих рассветов, когда смутные сны начинают принимать внятные и даже чересчур зримые очертания, доминирующей стороной его натуры была трепетная, можно даже сказать, восторженная романтичность, предполагающая прогулки с очаровательницами при неполной луне, вздохи на скамейке, томные взгляды и робкие пожатия нежной ручки в горестную минуту прощания. Ничего больше. Но что он мог поделать, если они все жаждали совершенно иного, гораздо более конкретного? Требовали сперва намеками, затем — открытым текстом, а будучи упорно не понимаемыми, переходили в атаку, не останавливаясь перед прямым физическим насилием. Гнались буквально по пятам. Поодиночке, попарно, сворами, стаями, словно оголодавшие волки за опрометчиво вышедшим в лес погуляти козликом.

Арчи долго старался блюсти себя.

Застигнутый врасплох, он сопротивлялся изо всех сил.

А бываючи повержен навзничь, плотно закрывал глаза и подчинялся: не драться же, в самом деле, с девчатами, виновными только в том, что он им, кажется, нравится…

Понемногу он привык.