Сопоставляя первую и вторую «Сельвы», можно заметить, что эти книги достаточно разные. И это очень хорошо. Потому что однообразные тексты романов, составляющих некоторые популярные сегодня фантастические циклы; с их повторами сюжетных ходов, не развивающимися образами-штампами главных героев, изрядно утомляют. Редко хочется дочитать весь такой сериал до конца. Вершинину пока удалось избежать самоповторов. Роман «Сельва не любит чужих» более плавен, выдержан, философичен. В нем много лирики, пейзажных зарисовок, мифов, местного колорита. «Сельва умеет ждать» динамичнее, остросюжетнее. Здесь больше сатиры, литературных реминисценций. Они имеются и в первой части, но, на наш взгляд, слабо связаны с сюжетом, служа преимущественно для дополнительной характеристики отдельных образов (параллели с «Винни Пухом», «Карлсоном, который живет на крыше» на страницах, посвященных Кристоферу Руби). Во второй книге подбор реминисценций из произведений литературы более осмыслен. Четко прослеживается определенная тенденция. То тут, то там мелькают знакомые сцены и фразы из «Войны и мира», «Тараса Бульбы», «Капитанской дочки», романов о Джеймсе Бонде. Все эти книги объединяет с «Сельвой» одна и та же тема: человеческое общество накануне войны и во время ее. Война может быть открытой или незримой. От этого ее суть не меняется. Она всегда бессмысленна и беспощадна. Но все это относится уже ко второму, собственно фантастическому плану повествования.

Несмотря на кажущуюся традиционность сюжета цикла, решенного в ключе космической колониальной оперы, он показался нам гораздо значительнее и интереснее сатирической части. Колонизация планеты Валькирия хищниками-землянами и сопротивление местных аборигенов экспансии. Сколько раз это уже встречалось в мировой фантастике? Не счесть. Вспомним хотя бы гениальные «Марсианские хроники» Р.Брэдбери. Однако вершининская «Сельва» читается с неослабевающим интересом. Не оттого ли, что Валькирия напоминает нашу родную Землю? Невозможно отогнать наваждение, что действие романов происходит где-нибудь в неисследованных уголках Африки. И сам Вершинин представляется этаким современным Гумилевым или Киплингом: в пробковом шлеме, с моноклем, трубкой в зубах, под ритмические взмахи стека цитирующим:

или:

Нет, не случайно вспомнился Николай Степанович — фигура знаковая для современной российской фантастики. Кажется, что его дух витает над Сельвой, благословляя автора на новый подвиг во славу отечественной словесности. Вершинин, как и Гумилев, создает особый поэтичный и экзотический мир со своей собственной мифологией, этнографией и языком. Здесь нет непонятных демиургов. Вершителей, наблюдающих за суетой подопечных. Валькирийские боги до боли напоминают африканских губастых идолов, вырезанных из черного дерева, которые так пленяют своей загадочностью и чужеродностью.