Помогли три фактора. Во-первых, у меня было так называемое «обучение смерти». Это очень достоверная, я бы сказал, жизненно верная иллюзия личной смерти. Меня «убивали» из стрелкового оружия, пару раз заставили «задохнуться» в батискафе, опущенном на дно Тихого океана, «замуровывали» в бетоне, «жгли» в дюзах ракетоплана и даже однажды заставили погибнуть от «скорой старости», очень неприятной болезни, которая время от времени поражает наших космонавтов в районе Марса. Конечно, все это было доведено до конца, и все-таки потом я вдруг начинал понимать, что по-прежнему жив и даже, в большинстве случаев, невредим. Как этого добивались, рассказывать долго, да и не особенно приятно, если у слушателя нет склонности к садизму.
Во-вторых, мое сознание было капитально блокировано, и если бы кто-то даже попытался его разблокировать, для этого меня пришлось бы превратить в настоящего мутанта. Разумеется, при условии, что я не являлся им с самого начала – а в этом я совсем не уверен.
И наконец, третье. У меня всегда под сверхкритическим допросом возникает защитная реакция – я начинаю бредить. Что ни говори, а нам, солдатам Штефана, всякие прессинга с пристрастием, пятые и даже шестые степени допросов особенно повредить не способны. Могут, правда, убить, но это уже не так обидно, как проиграть, но выжить.
В общем, как они надо мной ни измывались, как ни тратили высокооплачиваемого времени самых изысканных, на грани искусства, специалистов, но выяснили только мой генокод, мои физические кондиции, что их откровенно порадовало, потому что я превосходил большую часть специализированных мутантов, не говоря уж об обычных людях, и, предположительно, выяснили мое звание. Оно оказалось до смешного низким. На майора – то есть на меня – в Харькове, где генералов, фельдмаршалов и даже генералиссимусов было как собак, не кинулась бы самая завалящая шлюшка, если у нее еще оставались какие-то амбиции.
А потом все успокоилось, меня перестали мучить, оставили издевательства с соленой водой и позволили спать, причем по-настоящему, а не по четверть часа с последующим громовым подъемом. Спустя пару недель райской жизни и выздоровления ко мне допустили даже инспектора. Тот объявил, что статьи у меня будут, без сомнения, политические, а потому он имеет право от Красного Креста выдать мне специальный презент – микротелевизор. Я смеялся полчаса, когда он ушел, потому что в камере моей не было не то что розетки для подпитки аккумуляторов, но даже радиоволны не должны были сюда проникать, так старательно было выстроено это здание.