— Надо бы поспать, — пробормотал Орлов, посмотрев на часы. Начало девятого. Под веками жгло, словно песком посыпано.

Вместо того чтобы лечь в постель, Константин направился к кофеварке. По-хорошему следовало бы пойти в столовую и взять дневной паек, но находиться среди пропахших порохом, потом и кровью людей сейчас не хотелось. Внутри себя Костя понимал, что его удивительная работоспособность в эти дни обусловлена стыдливым чувством, свойственным любому человеку, который больше думает, нежели действует, и от этого ощущает собственную неполноценность.

В экстремальной ситуации, когда все ресурсы пущены ва-банк, даже мысль движется быстрее. В другое, более спокойное время Орлов не смог бы переварить такое количество материала и за месяц. Но сейчас он не допускал даже мысли о том, что можно поваляться в постели или заняться созерцанием мира, ожидая прихода вдохновения. Не до того. Работать, работать, работать!

Кофе вышел крепким, густым и горьким. Костя сделал глоток и сморщился. Зато глаза сразу перестали слипаться и в голове словно бы опустилось мягкое облако ваты, фильтром вобравшее в себя осколки мыслей и страхов.

— Все начиналось с кофе, — пробормотал Константин, вспоминая.

Толокошин, его вечный коньяк, кофе, разговоры.

Вспомнился телефонный енот, которого так и не выловили даже государственные службы, к которым, по знакомству, обращался Орлов. Сейчас этот идиот казался забавным, своим, домашним привидением. Потом мысль вильнула, и Константин подумал о соседском мальчишке, юном анархисте, который днями напролет мотал «Гражданскую оборону» и летом выстригал на голове ирокез. Где он сейчас? Дома? На баррикадах? С какой стороны?

Над головой грохотало. За дверью стучали сапоги. Медленно разряжались аккумуляторы ноутбука. Надо было работать.

С неожиданной ясностью Костя понял, что умрет. Естественная мысль о неизбежности собственной смерти вдруг поразила его. Не напугала. Просто удивила. Умрет, может быть, не сейчас, не сегодня, потом. Но это неизбежно случится когда-нибудь. А значит, времени становится все меньше и меньше.

— Жениться тебе надо, барин, — выдохнул Константин, садясь за клавиатуру.

«Ворд» услужливо открыл свежий лист.

Орлов вывел жирными буквами: «Молитва».

Замер на секунду.

Потом добавил комментарии:

«В каждом русском человеке есть одна глубинная потребность — покаяться во грехе. И смутно на душе без покаяния. Однако протестантско-католическая идея покаяния по факту содеянного, то есть уже после совершения греха, по сути своей неверна и вредна. Особенно русскому человеку, который очень легко покупается на различные бесплатности. Которые, кстати сказать, часто развращают и низводят любые позитивные начинания до абсолютно скотского уровня. Халява. А как еще назвать систему согрешил — покаялся? В этой схеме нет места осознанию. Только страх перед наказанием, которого можно избежать, покаявшись.