Мэтт подошел. За ним и миссис Хэнкок. Все трое стояли у края бездны, глядя вниз, на свои тени.

Солнце светило им в спину под углом сорок пять градусов. Туман из водяного пара, который этим утром накрыл южную сторону Плато, теперь лежал прямо за краем обрыва, почти у их ног. И они смотрели на свои тени – три тени, уходившие в бесконечность, три темных тоннеля, все уменьшавшихся по мере того, как они пробивались сквозь освещенный туман, пока их размытые края не исчезали совсем. И каждому из троих казалось, что только его собственная тень окружена маленькой, яркой, совершенно круглой радугой[69].

К ним присоединилась четвертая тень, двигаясь с трудом.

– Эх, камеру бы, – простонал Гарри Кейн.

– В жизни не видел ничего подобного, – сказал Мэтт.

– Я как-то видел, давно. Было похоже на знамение: я, представитель человечества, стою на краю мира с радугой вокруг головы. В ту ночь я присоединился к Сынам Земли.

Послышалось глухое жужжание. Обернувшись, Мэтт увидел машину. Она проплыла мимо него по лужайке, остановилась у края, перелетела его, зависла над туманом и затем погрузилась в него, как ныряющий дельфин.

Гарри повернулся и спросил:

– Все установил?

Худ стоял на коленях на траве – там, где прежде покоилась машина.

– Да. Она вернется в полночь, подождет пятнадцать минут и улетит обратно. Так будет еще три ночи. Кто-нибудь поможет мне добраться до дома?

Мэтт потащил его по парку. Худ был тяжел; ноги уже двигались, но почти не держали.

По дороге Худ тихо спросил:

– Мэтт, что ты нарисовал на двери?

– Кровоточащее сердце.

– Да? Зачем?

– Сам точно не знаю. Когда увидел, что сделали с охранником, возникло ощущение, будто я снова попал в банк органов. Я вспомнил дядю Мэтта. – Он инстинктивно вцепился в руку Худа. – Его забрали, когда мне было восемь. Я так и не узнал почему. Надо было оставить знак, говорящий, что я там побывал, – я, Мэтт Келлер, вошедший один и вышедший с армией. За дядю Мэтта! Я был немного не в себе, Худ; я увидел в банке органов такое, что сведет с ума кого угодно. Я не знал вашего символа, поэтому нарисовал свой.

– Хороший символ. Наш я потом тебе покажу. Страшно было в банке?

– Чудовищно. Но страшнее всего эти крошечные сердца и печени. Дети, Джей! Я никогда не знал, что они хватают детей.

Худ посмотрел вопросительно, но тут Лидия Хэнкок толкнула большую переднюю дверь, и пришлось сосредоточиться на подъеме по ступенькам.