Через несколько секунд изображение студии возникло вновь, и телеведущая с натянутой улыбкой, принеся зрителям соответствующие извинения, сообщила, что по техническим причинам программа новостей заканчивается досрочно...
— Одного не пойму, — проворчал Ивлиев, не глядя на меня, — на хрена тебе понадобилось разбивать камеру?
— Не камеру, а телемонитор, — поправил я его. — Экран, где прокручивается текст, который читает диктор. А разбил я его потому, что на него могли вывести текст письма Богданова. Телевизионщики частенько так страхуются.
— А лично мне другое непонятно, — сказал Виталий Гаршин, который тоже присутствовал на нашем мини-совещании. — Что же было написано в том письме? Только не говори, Алька, что ты собираешься унести эту тайну с собой в могилу.
Я молча вытащил из кармана сложенную вдвое тетрадь и раскрыл ее.
— Э-э! — вскочил Ивлиев. — Ты что собираешься делать?
— Как — что? Зачитать копию письма, которое я сжег в студии.
— А на нас оно не подействует? — спросил главный оперативник. — Ты же сам говорил, что пожелания этого долбаного мага сбываются, когда их прочтет адресат!
— Не бойтесь, Петр Леонидович, — сказал я. — Во-первых, адресатом данного письма являемся не мы, а более массовая аудитория. Во-вторых, я уже прочел это письмо — и, как видите, со мной ничего не стряслось.
— Да пошел ты со своей уксусно-вонючей философией! — махнул рукой Ивлиев. — Ладно, читай, коли тебе неймется.
Я поднес листок к глазам.
«МОСКВА, ЦЕНТРАЛЬНОЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ.