Лее даже не надо было закрывать глаза. Они поворачивались — немного, и только старейшины. Но они поворачивались. Большинство критиков считали это неважной мелочью и приписывали это проблемам с почвой для растительности.

— Если ты и прав, это не значит, что они поворачиваются, — сказала Лея. — Они насекомые. Ты не знаешь их анатомию.

— И Хаддор не знал. Он мог бы нарисовать — то есть создать — их как угодно. И он сделал их тела поворачивающимися. Поворачивающимися к буре.

— И что?

— Они знают, что буря надвигается, и они поворачиваются к ней лицом, — сказал Хэн. — Хаддор не пытается кого-то там предупредить о расплате за то, что сдаешься перед тьмой. Он хочет показать, как ее встретить. Повернуться к ней лицом.

Лея смолкла, пытаясь что-нибудь возразить, и потом поняла, что это бесполезно. Они спорили о толковании — а Хаддор первым бы сказал, что толкование — это дело зрителя.

— Думаю, Хаддор не любил критиков, — сказал Хэн, у него была коронная победная улыбка через все лицо, которую Лея обожала, когда это не касалось споров с ней самой. — Так ведь?

— Не очень любил, — Лея не стала отрицать известный факт. — Но не обязательно же все должны быть не правы, чтобы ты был прав. Картина может иметь несколько смыслов…

— Да ну? — улыбка Хэна стала еще задорней. — Так ты признала… я прав?

— Какой же ты заносчивый… — Лея уловила игривые нотки в голосе Хэна и запнулась.

Он не пытался возражать ей, просто настаивал на том, что его версия тоже имеет право на жизнь. За это она его и любила. Почти всегда.

— Ну да, я так сказала. Только что.

— То, что ты видишь, зависит от того, как ты смотришь на вещи, — Хэн обнял ее и притянул к себе. — На многие-многие вещи.

Лея поддалась, но она уже поняла, куда клонит Хэн. Он уже говорил не о «Закате Киллика». И не о ситуации с ДИшками над оазисом. Он опять начал про будущее.

— Хэн?

— Да?

— Разве не надо следить за имперцами? Хэн убрал руку и посерьезнел.

— Надо поговорить, Лея. Не одна ты должна решать.

— Нет? Надеюсь, ты будешь доволен приемным ребенком, — Лея пожалела о колкости.

Она-то была уверена, что любила бы приемных детей как своих, без всяких страхов. Но когда она решила извиниться, Хэн уже поднялся с земли.