— По выходящим из здания не стрелять. Брать в плен.

Но из штаба никто не вышел. Зато на крыше появились два человека. За дымом было трудно разглядеть, кто это. Но Тэндзин подался вперед и судорожно схватился за подоконник.

Двое опустились на колени. Потом произошла заминка. Не было видно, что там происходит. Но дым на минуту рассеялся, и я увидел, что они расстегивают одежду. В отсветах пламени блеснули мечи. Звуков не было слышно — странная немая сцена. Двое падают вперед. Почти одновременно.

— Пойдемте, — сказал Господь и махнул нам рукой.

Мы шли по плацу, открытому всем ветрам и снайперам. Но никто не стрелял.

Господь подошел к штабу и протянул руку к пламени. Медленно опустил. И пламя повиновалось — как когда-то на наших с Марком кострах. Пожар прекратился, только струйки дыма еще тянулись вверх изо всех окон.

Мы подождали еще минут десять, пока дым рассеется, и вошли в здание.

Бетонный монолит не так-то легко спалить. Только черные стены и потолки да полопавшиеся стекла. От компьютеров, конечно, остались одни детали — раздолье для злоупотреблений, «Если списать — из каждых трех можно собрать один», — профессионально подумал я.

Несколько трупов, изрядно попорченных пожаром. Господь не обратил на них внимания, спокойно перешагнув через мертвых японцев.

На втором этаже — та же картина. Только мертвецов больше, человек пятнадцать: по двое-трое в каждой комнате.

Послышался стон. Господь остановился, кивнул нам с Марком. Мы перевернули раненого. Эммануил скользнул взглядом по его лицу и равнодушно отвернулся.

— Вызовите врача, — бросил он Абэ.

Наконец мы оказались на плоской асфальтированной крыше. Я вляпался ботинком в темную лужу какой-то жидкости. Марк посветил фонариком, и жидкость сверкнула красным.

Метрах в пяти от нас лежали те двое. Марк заскользил по ним фонариком, и я почувствовал кисловатый привкус во рту — предвестник тошноты. Они лежали в отвратительной луже из крови, рвоты и внутренностей.

— Переверните их, — приказал Господь.

Преодолевая отвращение, я опустился рядом с трупами. По-моему, даже Марку было не по себе.

Но мы подчинились.

Варфоломей посветил на залитые кровью лица мертвецов. Узнать их было невозможно.

— Оботрите их, — сказал Эммануил.

— Чем? — растерянно спросил я.