Мы остались одни. Господь сидел за столом, я стоял перед ним.

— Ну! Давай, исповедуйся.

Я вздохнул.

— Я очень не хотел выполнять приказ об уничтожении обитателей Бет-Гуврина и сделал все, чтобы жертв было меньше.

Я не упомянул о Терезе, хотя имя вертелось на языке, готовое сорваться. Я боялся не за себя — за нее. Ее не пощадят.

— Я знаю, — кивнул Эммануил. — Есть заповедь «не убий», но покорность слову Господа не выше ли исполнения заповедей? Это не первый народ, который я приказываю уничтожить. Был, например, амалик, вставший на пути у евреев, когда они вышли из Египта и скитались по пустыне. Царь Саул стер с лица земли этот народ по моему слову. Ты не послушался.

— Я применил газ.

— Не оправдывайся. Ты послушался не вполне. Для проклятия Саула было довольно того, что он оставил в живых царя амалика. Ты пощадил многих, но я люблю тебя и потому прощаю. Вы, мои апостолы, должны пройти через три посвящения, принести три жертвы: убить человека ради меня, убить святого ради меня и умереть ради меня. Две первые жертвы ты принес. Осталась третья. Я не настаивал на ней, во-первых, потому, что мне нужно твое согласие — жертва должна быть добровольной, и, во-вторых, потому что мне нужен был смертный во главе моего народа, ничем не отличающийся от него. Но эта ноша не для смертного тела. Ты — первый из моих апостолов, Пьетрос, и ты должен получить бессмертное тело так же, как все остальные.

«А Марк?» — я не произнес этого вслух, но он понял.

— Не беспокойся о Марке, думай о своей душе — не о чужой. Марк верен мне. Если я захочу дать ему бессмертие — он примет его, не колеблясь. А ты сомневаешься. Прошло время сомнений, Пьетрос, настало время выбора. Знаешь, почему Храм именно на этой горе?

— Здесь был Храм Соломона и Храм Ирода.

— А еще раньше?

— Не знаю.

Он вздохнул.

— Именно здесь, на этой горе, было жертвоприношение Авраама, именно здесь он должен был убить своего сына.

— Убийства не случилось.

— Ты воскреснешь.

У меня засосало под сердцем: я ждал этого и боялся.

— Не сегодня, Пьетрос. Еще не все готово. Храм еще не освящен, как должно. А завтра начинается ханука. После праздника, третьего тебефа, накануне Рождества, я жду тебя здесь в одиннадцать вечера. Не бойся, я не потребую от тебя героизма Варфоломея. У тебя девять дней на размышление. Если ты не придешь — мы расстанемся. Я устал тебя увещевать.

Храм был освящен на хануку, точнее, днем, накануне хануки — все еврейские праздники начинаются вечером, на закате.