Потом я парил где-то в облачной дымке, рассматривая свой меч, который сжимал до боли левой рукой, потому что правой не было вовсе. Во всяком случае, я её не чувствовал… Я ухитрялся размахивать мечом, отбивая удары, что норовили меня поразить, и продолжал его рассматривать. В особенности знак на клинке, состоявший из шести попарно перекрещенных между собой чёрточек и седьмой вертикальной — «XXXI», — и навершие рукоятки, выполненное в виде круглой пластины, с которой на меня пристально смотрел широко открытый глаз…

Я медленно приходил в себя, заново узнавая полузабытый мир. Скользил ничего не понимающим взглядом по окружавшим меня предметам, вслушивался в ещё нераспознанные шумы, что врывались в меня извне. Я все ещё был не просто солдатом, а военачальником — обладателем высочайшего, на уровне генерала армии, воинского чина предводителя десятитысячной «тьмы», — и моя рука по-прежнему до судороги сжимала невидимый меч, а грудь сдавливали массивные доспехи…

И вдруг всё это неуловимо ушло из меня, истекло, растворилось в пробуждающемся потоке сознания. Лишь напоследок резко заныла рана на правой щеке, да что-то большое, тёплое и лёгкое шевельнулось внутри… Может, это вернулась в меня душа, блуждавшая неведомо где. Впрыгнула обратно, как невидимая и невесомая кошка, гулявшая сама по себе всю ночь. Она шевельнулась, словно устраиваясь поудобнее, и принялась гладить неощутимыми касаниями тело, которое не успело отвыкнуть от неё. К счастью, НЕ.

Может быть, так и ведут себя души по ночам?

Может быть.

Может…

Сканируя участок открытой местности, я лежал в густых кустах под раскидистым деревом на краю лиственной рощи, в которой устраивался на ночлег, и сжимал ладонями округлые боковины универсального бинокля. Остаточные видения ночной схватки на мечах не шли из головы, стояли перед глазами. Они застили виды поля, которое мне вот-вот доведётся переходить… Усилием воли, предельно сконцентрировавшись на реальности, я отодвинул их подальше, из оперативной памяти в постоянную. Это оказалось нелегко, но я справился. Никакой, даже самый яркий и выпуклый, сон не может внести помехи в отработку следующего этапа моего маршру… СОН???

Нет.

Вряд ли это был сон.

Скорее, предутреннее вязкое марево на зыбком стыке сознания и подсознания, проступающее из небытия. Мною что-то двигало. Меня звали незримые сущности, окликали из тьмы. И я двигался. И я отзывался… Это было непривычное, непередаваемое состояние, в котором сконцентрировалось сразу ВСЁ. Это была моя жизнь, моё тело, мои рефлексы и чувства. Не было лишь удивления и страха. Я не испугался, когда меня окликнули, и с готовностью отозвался на призыв; и не испугался, когда моя жизнь повисла на волоске.