Чтоб не так хотелось спать, Илья наглотался фрискала. Вообще-то он не для этих целей, но от сонливости помогает лучше, чем кофе. Цыганков, увидев его в дверях своей палаты, потерял дар речи. Илья уселся на стул и деловито спросил:
— Что ты ей рассказал?
Цыганков наконец продышался:
— Много. Но не все. Я надеялся, что ты сам придешь.
— Я пришел. И что?
Цыганков закрыл глаза, глубоко вдохнул:
— Илюха, я тебе тогда наврал.
Илья даже не сразу понял, о чем речь. А когда понял, то едва сдержался, чтобы не свернуть Цыганкову шею.
— Илюха, только дослушай. Ничего у Оли не было — ни с Яшкой, ни со мной, ни с Робкой. Точно знаю. Яшка сам мне жаловался, как она его кинула. Я к ней руки тянул, хочешь, по морде мне дай. Но вообще-то она сама справилась. Она мне башку железным прутом проломила.
Илья не смог сдержаться, расхохотался. Смеялся долго, до слез, чувствуя, как с каждым судорожным толчком диафрагмы выходит из него горечь безнадежности. Господи, это же действительно не девушка, а стихийное бедствие!
— Не веришь?! — изумился Цыганков. — Ты вот волосы мне на лбу подними — там шрам! Восемь швов наложили. Хорошо, под волосами не видно было. И рожу она мне расцарапала. А с Робкой у нее тоже ничего не было, вот сам у него спроси. Я и ей тогда про тебя наплел. В тот же день. Только она мне ни фига не поверила.
— У нее телепатия какая-то избирательная, когда слышит, когда нет, — пробормотал Илья. Злости на Цыганкова он уже не испытывал ни в малейшей степени. — Так я не понял — ты ей за свою голову отомстил, что ли?
— Хуже, Илюха. Просто Оля нужна Фильке. Потому я вас и поссорил. Иначе он бы тебя убил. Он договор такой с Полем заключил.
— Разберусь. Ты мне сначала про суд расскажи.
— Суд? Да не будет его. Это уж я Олю напугал слегка, подумал, если она не будет биться в истерике, ты ж ей не поверишь, что это важно.