— Я попробую, — настаивал Котляков.

За спиной послышался скрип, Илья обернулся:

— Привет, пап.

Отец смотрел на него дикими глазами.

— У тебя домкрата не найдется? — шутливым тоном, совершенно не вязавшимся с холодными глазами, спросил Илья. — А то мне стрелять в подъезде придется.

— Зачем? — тихо спросил отец.

— Чтоб дверь открыть.

Отец молчал и не двигался. Илья подошел ближе:

— Пап, Оля оказалась “рутом”. С высшей ступенью.

Отец смотрел ему в глаза. Как же он постарел, думал Илья…

— Ты понимаешь, что это чужая квартира? И что вламываться в нее — преступление? — выговаривал отец.

Илья не мог понять, зачем отец говорит ему все это. И с грустью думал, что в последнее время он разучился понимать даже родного отца.

— Оля там. И она двадцать пять часов в Поле. Она не может выйти сама, а если не выйдет, то вот тут-то и будет разделение Поля, — терпеливо объяснил Илья.

— Ты ей уже ничем не поможешь. И никому не поможешь. Звони в Особый отдел, они сами справятся.

Илья стоял, опираясь на косяк, и смотрел на отца. Спокойно смотрел. Он просто не мог понять, о чем говорит отец. Совсем.

— Так у тебя есть домкрат?

Отец недовольно скривился. Ушел, вернулся с набором ключей:

— Она их часто теряет, поэтому дубликат у нас оставляет.

Оттер Илью плечом, пошел вперед. Открыл замки.

В квартире было сухо. Так сухо, что воздух трещал. Илья почувствовал, как мгновенно пересыхают губы и слизистая глаз. От одуряющего запаха сандала кружилась голова. Ого…