А полковника Жадана Гриф убивать не стал… Или еще не совсем в нем разочаровался, или на что-то еще полковник нужен. На что?

Жадан развернул вертолет и направил его к огневым позициям дивизиона. Держался над вершинами деревьев. На всякий случай.

Что-то пронеслось мимо. Гораздо выше, но с такой скоростью, что чуть не опрокинуло вертолет.

Торпеда, понял Жадан. К Клинике пошла вроде… Неужели за Грифом?

Вертолет сделал круг над поляной. Завис. Медленно снизился. Сел. Не выключая двигателя, полковник выбрался из вертолета и пошел к установкам.

К тому, что раньше было установками.

Словно «бури» были сделаны из пластилина.

Когда-то внук Жадана, побывав у дедушки на службе, слепил из пластилина установку. Долго и старательно лепил. А потом взял в руку и сдавил. Так, что пластилин полез между пальцами…

Все четыре установки были смяты до неузнаваемости. Четыре безобразных комка металла, пластика, резины. Будто кто-то невероятно огромный сдавил их поочередно в кулаке. И не просто сдавил, а старательно собрал всех человечков к игрушечным машинкам и только тогда все сплющил и смял.

Кровь, масло и гидравлическая жидкость собирались в лужицы. В окопах никого и ничего не было. Свежевскопанная земля, следы ботинок на ней. Несколько окурков. И все.

Жадан попытался представить себе, что же именно произошло здесь, но перед глазами стояла одна и та же картина – гигантская рука, сминающая в кулаке людей и технику. Четыре руки. Четыре одновременных комка.

Полковник вернулся к вертолету.

Вертолет взлетел.

– Ты что, Гриф? – Горенко тряхнул Грифа за плечо, и тот вдруг стал мягко валиться навзничь.

Капитан подхватил Грифа, аккуратно положил на бетонную дорожку.

Лицо белое, зрачки закатились, руки сжаты в кулаки. Горенко хлопнул Грифа ладонью по щеке. Гриф еле слышно застонал.

Горенко еще похлопал по щекам. Гриф открыл глаза.