Она хрипловато рассмеялась:
– Удивляюсь я Иштвану… Божий человек, рыцарь добра, а связался с наемными убийцами. Ладно, котенок, не бучься!
Она подъехала ко мне и взъерошила волосы:
– А ты красавчик… Хочешь, я тебя подстригу?
Круглолицая, изящная, челочка в иголочку. Глаза ласковые, смеющиеся, россыпь веснушек по щекам – хоть до весны еще полгода. И тело гибкое, словно у ласки. Инвалиды обычно рыхлеют – посиди в коляске несколько лет, попробуй, – а эта ничего. Словно притворяется калекой.
Рядом с ней мне вдруг стало удивительно хорошо. Словно я наконец-то вернулся домой.
– Что с вами случилось? – спросил я, проводя ладонью по спинке кресла. – Это у вас… серьезно?!
– А, пустяки! – отмахнулась она жизнерадостно. – Ноги парализованы. Все жду, когда муж вылечит. – Глаза ее опасно сузились: – От коллег подарок. Бывших. Но теперь они барону прислуживают!..
К слову «коллеги» привязалось почему-то «наемные убийцы». Да еще и барон какой-то… Я знаю лишь одного барона: аскавца, которому я остановил сердце. Но ему служить трудненько будет! Он мертвый!
– Как тебя зовут, красавчик? – поинтересовалась она.
– Алексей… можно Леша, – ответил я, краснея. Проклятая моя застенчивость!
Художница радостно рассмеялась:
– А я – Маша! – и повторила с удовольствием, словно пробуя мое имя на вкус: – Л-леша! Вот что, Алексей, я сейчас закончу с картиной, а потом отправимся в путь. Тебе ведь обещали рай с гуриями? – И она подмигнула с многообещающим выражением: – Гурии будут. Обещаю.
В горле пересохло. Ну и сволочь Иштван! Он же мне совершенно ничего не рассказал!
Хотя, может, так надо?
– Это будет… другой мир? – уточнил я хрипло.
– Откуда смотреть. Но ты догадлив, котенок.
И она повернулась к мольберту, разом утратив ко мне всяческий интерес. Я постоял немного за ее спиной, а потом, подгоняемый нетерпеливыми толчками сердца, отправился рассматривать картины.
Интересно, мелькнула озорная мысль, а как