…и лишь углубившись по колено, заметил, что Анна кромсает землю рядом с ним.

Выходило у нее неважно – много ярости, мало толку. С минуту поглядев, он молча отстранил ее – едва не заполучив при этом пять дюймов стали чуть выше трахеи, и показал, как надо.

Еще через пару минут она сломала нож. Непонятно как – клинок был отличный. Сделан «по мотивам» танто из довоенной инструменталки, сломать его о землю – это надо было суметь. Тот, который она сняла с убитого, был явно хуже, и потому Швейцарец сказал:

– Не надо.

– Надо.

– Осталось немного, – пояснил он. – Я не хочу… не хочу, чтобы она была слишком глубоко. Зверья тут мало… а земля тяжелая.

– Хорошо.

Потом они долго стояли на краю – каждый сжимал в ладони горсть земли и каждый не решался бросить первым.

– Возьми что-нибудь, – неожиданно сказала Анна. – На память.

Швейцарец покачал головой.

– Она уже дала мне, что могла, – глухо произнес он.

– Как знаешь…

Они медленно вытянули руки… разжали пальцы – одновременно и так же дружно вздрогнули, услышав сухой шорох упавших комьев.

– Я даже не знаю, во что он верил…

Швейцарец ответил не сразу – аккуратно затянул последний виток проволоки, встал и воткнул бывший танто в изголовье.

– Это не важно. Во что верил он… во что верила она… во что не верю я. На могиле должен быть крест.

– Да. Ты прав.

– Возьми автомат.

Они целились точно в огромный красный диск заходящего солнца. Пять сдвоенных выстрелов разорвали вечернюю тишину – десять гильз растворились в траве.