Многое, многое гнездилось и вызревало в умах жителей и гостей огромного несчастного города, ждущего больших удовольствий и большой крови… Улицы были полупустынны и днем и ночью, и только в нескольких подвальных кабаках, где засели наиболее разбитные из последователей учения сардонаров за столами с разного рода прихлебателями, веселье и вина текли рекой. В одном из них, как то повелось, ораторствовал Грендам. Несмотря на то что у него были теперь собственные роскошные покои, он любил, как встарь, выбираться из нового своего жилища и потрясать неистовым красноречием чернь последнего разбора. Бывшего горе-плотника и бродягу всегда тянуло к изысканному обществу негодяев и отщепенцев. При соправителе сардонаров, однако, всегда были двое телохранителей-гареггинов. Перед исчезновением многоустый Акил повелел убрать от пророка гареггинов-женщин, а взамен дал ему двух новых стражей. Причем самых верных и надежных. Тех, что раньше находились неотлучно при его собственной особе, — Илама и Борка.

Грендам был повсюду. Его видели в разграбленной Этериане; в подвалах громадного Первого Храма, откуда по его приказу сардонары вытаскивали бесчисленное количество трофеев; в публичных домах Борго-Лисейо, злачного предместья Горна; в оружейных складах, мастерских, в цехах ткачей и ювелиров, да и мало ли где… Отовсюду можно было слышать его напоенный силой и уверенностью голос, и даже не всегда верилось, что этот вдохновенный и зычный голос принадлежит бывшему бродяге и вору, человеку с жалкими обломками зубов в кривом рту и с разноцветными глазами, одним мутно-серым, безжизненным, и другим, темно-карим, цвета дряхлого изоржавевшего железа… Власть так меняет человека! Конечно, у пророка Грендама закружилась голова, когда он в отсутствие Акила получил единоличную власть над Горном, городом, где до последнего времени находилась высшая во всех восьми землях власть.

Гареггинам не нужен сон или иной отдых, так что стражам пророка даже не пришлось устанавливать друг для друга смены службы и отдыха. Поэтому Илам и Борк следовали за Грендамом неотлучно. Последний, впрочем, смотрел не столько за соправителем Акила, сколько за Иламом. Приказание Акила выполнялось донельзя тщательно и аккуратно. Илам-Барлар держал себя в руках, но, боги, чего стоило ему притворяться старательным телохранителем пьяного самодура, вместо того чтобы любой ценой предупредить — Леннара о грозящей ему опасности!.. Ибо после исчезновения Акила стало ясно, что опасность близка. У Илама было необоримое желание плюнуть на все, на необходимость до последнего хранить легенду о верности сардонарам, выхватить клинок и вогнать его в брюхо сначала Борку, потом Грендаму, а при необходимости — и всем тем, кто захочет этому воспрепятствовать! Однако существовали моменты, из-за которых не следовало поступать так, как жаждал Илам: во-первых, существовало личное распоряжение Леннара не выдавать себя при любых обстоятельствах, ну а во-вторых, Акил знал, кому поручать присмотр за молодым гареггином, ибо Борк был старше, мощнее, опытнее и, наверное, мастеровитее Илама в воинском искусстве. Напасть на него и убить можно было только исподтишка, со спины, а Борк был начеку, и Илам отлично это осознавал. Да и поведение Грендама, ублюдка, которого молодой Илам знал еще с Ланкарнака, с тех времен, когда был базарным воришкой, а Грендам — плотником-пропойцей, поведение Грендама не способствовало тому, чтобы Илам хоть на мгновение расслабился. Грендам напивался ежедневно и еженощно, собственно, процесс употребления горячительного был непрерывным действом; напившись, Грендам самодурствовал и бесчинствовал. Вернее, он старался, пользуясь отсутствием Акила, как можно сильнее укрепить свою власть и авторитет и заслужить преданность масс пирующих на трупе столицы сардонаров. На пятый день своего единоличного «правления» в Горне он, окопавшись в центральном зале разграбленной Этерианы, додумался до гениального: созвал с улицы первых встречных и, рассадив их в кресла убитых столичных законодателей, зычным голосом прокричал: