— Признаться, тебе удалось меня изумить!

— Не бери в голову, амиго! — Миранда наконец-то обернулась к Дымову, белозубо улыбнулась. Это она тоже умела проделывать мастерски, — только на его памяти сумела вскружить головы не одному десятку мужчин. — Все гораздо проще, Вадик. Настолько проще, что если я начну тебе все объяснять, ты от скуки уснешь.

— Но твоя чудесная сила…

— Брось! — она поморщилась. — Мою силу можно было бы именовать чудесной, если бы она сумела притянуть ко мне одного-единственного человека. Но, увы, это мне не по зубам.

Вадим смутился.

— Мы ведь, кажется, уже говорили об этом…

— Верно, говорили. Можно было бы не возвращаться к давней теме, но, видишь ли, ты снова не один и снова любишь, а я одна-одинешенька, совсем как в том проклятом всеми мире.

— Осторожнее! — Вадим предупреждающе вскинул руку, указывая на мчащуюся к окну тень ахназавра, но предостережение оказалось лишним. Даже не оборачиваясь, Миранда зло ударила стиснутым кулаком по стене, и, неведомым образом обратившись в лазерную пушку, окно жахнуло огненным залпом. Несчастного ящера объяло пламенем и отбросило прочь, словно мусорный ком. Дымов же, к собственному изумлению, увидел перед собой уже не Миранду, а Мадонну — ту давнюю предводительницу службы спасения нравственности, начальницу Моралитета, девицу, которая собственноручно расстреливала пойманных на мародерстве грабителей. Как в былые времена, она была облачена в черную кожу мотоциклетных рокеров, подпоясана массивной кобурой и сияла хищной улыбкой обвинительницы на суде. Смуглолицая амазонка, красавица со стальными нервами, мечта полковника Пульхена и еще пары сотен тогдашних современников Дымова. Такой, верно, он и запомнит ее на всю свою жизнь. Скорее всего, и она скучала по тому убежавшему в прошлое образу. Может, потому, что тогда еще оставалась надежда на завоевание Вадима, а может, просто потому, что молодость — это всегда молодость и тосковать по ней — дело самое обыкновенное.

— Как ее хоть зовут?

Дымов не сомневался, что Мадонне это, конечно, известно, и все же послушно ответил:

— Ее зовут Аллочка.

— Вот как? Не Алла, а именно Аллочка? — Мадонна хмыкнула. — Наверняка юная, симпатичная и бесконечно добрая.

— Все верно.

— Что ж, для такой, наверное, имеет смысл выжить. — Слова ее источали неопределенную угрозу, но Дымов знал, что даже в припадке ярости Мадонна никогда не поднимет на него руку. Эта женщина действительно любила его — глубоко и по-настоящему, без мелодраматичных кружевных вывертов. Если бы понадобилось, она с радостью отдала бы за него жизнь. Когда-то подобная преданность его пугало, теперь он научился относиться к ней спокойнее, обнаружив, что тоже по-своему любит Мадонну. Как сестру и соратника, как исключительно надежного человека, к которому всегда можно было обратиться за помощью и советом.