Он показал на корову, которая паслась на поле.

— Давайте остановимся, пристрелим ее и сделаем себе отличные бифштексы.

— Думаешь, смешно, да? — спросил возница. — Если ты хотя бы рискнешь слишком долго разглядывать эту корову, из кустов тут же появится какой-нибудь старик вроде меня и снесет тебе башку, уж можешь мне поверить. Знаешь, приятель, почему ему удалось сберечь свою корову? Совсем не потому, что он со всеми такой ласковый и нежный.

Поскольку возница, скорее всего, был прав, Гольдфарб замолчал.

Ночь опустилась как-то сразу, словно землю вдруг окутал черный занавес. Гольдфарб собрался устроиться в соломе рядом со своими спутниками, но тут ему в голову пришла новая мысль:

— А кроме штаба вооруженных сил, чего еще найдется в Уотнолле? — спросил он, пытаясь подделаться под простую речь возницы.

— Ничего, — ответил тот. — Там до войны даже деревни не было.

— Какое печальное известие, — пробормотал Гольдфарб, внезапно переходя на грамотный язык выпускника Кембриджа.

«Интересно, как дела у Джерома Джоунза? — подумал он. — И вообще, жив ли он?»

— Уотнолл рядышком с Ноттингемом, — сказал возница, который впервые добровольно открыл рот с тех пор, как они пустились в путь. — Пара миль всего.

Радость, которая охватила Гольдфарба, когда он услышал первую фразу возницы — Ноттингем большой город, а значит, там наверняка работают пивные и кинотеатры, когда есть электричество, а также, естественно, живут женщины, — улетучилась через несколько секунд. Если не удастся раздобыть велосипед, несколько миль в военное время, да еще в конце осени, — это слишком много. С таким же успехом Ноттингем мог находиться и на Луне.

Он зарылся в солому, словно мышь-соня, устроившаяся в своем гнезде на зимнюю спячку. Один из парней, не просыпаясь, ударил его локтем в бок. Гольдфарб не обратил на это никакого внимания и лег поближе к нему, стараясь согреться. Он заснул через несколько минут, хотя и сомневался, что это возможно.

Гольдфарб проснулся и понял: что-то изменилось.

— Что происходит? — спросил он, садясь и вытряхивая из волос солому.

Один из парней, ливерпулец, который сказал, что его зовут Генри, ответил, прежде чем возница успел открыть рот.

— В Ноттингем приехали, приятель, вот что. Пожрать дадут.

Судя по акценту, до войны он работал на заводе — как его отец, а до него дед.

— Классно!

Гольдфарб принялся отряхивать солому с одежды, стараясь приобрести презентабельный вид — насколько возможно. Впрочем, он зря старался. Стояла ночь, да и форма у него была в жутком состоянии. С черного неба на землю смотрели звезды, но разогнать мрак им не удалось, а луна еще не вышла.