— Маленькие чешуйчатые дьяволы оставят вас в покое, если их оставите в покое вы, — сказал старик.

Нье решил разузнать, кто он, и принять меры к его уничтожению: старик явно был коллаборационистом и зачинщиком.

Кое-кто снова кивнул. Но одна женщина сказала:

— А как насчет той бедной девочки, которую они заставили делать все эти ужасные вещи перед их камерами? Что она им сделала плохого?

Старик уставился на нее. Он открыл рот, словно смеющийся маленький дьявол, но зубов у него было много меньше, чем у империалистов со звезд. Пока он искал ответ, Нье Хо-Т’инг направился к дому-общежитию, в котором жил.

Войдя внутрь, он увидел в столовой первого этажа Хсиа Шу-Тао, который пил чай с красивой продажной девицей. У той на шелковом зеленом платье был сделан разрез — через него виднелось золотистое бедро. Хсиа посмотрел на Нье и кивнул без тени смущения. Его самокритика не подразумевала клятвы в воздержании, просто он обязался удерживаться от приставаний к женщинам, не заинтересованным в нем. Что касается девицы, то для нее сделка носила чисто коммерческий характер. Тем не менее Нье нахмурился. Его помощник явно пренебрегал своими обязанностями.

Но сейчас Нье думал о других вещах. Он поднялся по лестнице и пошел к комнате, которую делил с Лю Хань и ее дочерью, наконец-то освобожденной от маленьких чешуйчатых дьяволов. Поднимаясь по лестнице, он тихо вздохнул. Все шло не так, как представляла себе это Лю Хань. По своему опыту Нье знал, что в жизни мало что получается сразу. Пока он не нашел подходящего момента сказать об этом Лю Хань.

Он потянул дверь на себя. Она оказалась запертой. Он постучал.

— Кто там? — настороженно спросила Лю Хань изнутри.

Теперь она просто так дверь не открывала — после того дня, когда Хсиа Шу-Тао пытался изнасиловать ее. Но, услышав знакомый голос, она подняла брус, впустила Нье и шагнула в его объятия для краткой ласки.

— Ты выглядишь усталой, — сказал он.

Она выглядела изможденной и беспокойной. Но он считал, что лучше выразиться помягче.

Ее дочь сидела в углу и играла с тряпичной куклой, набитой соломой.

— Как ведет себя Лю Мэй сегодня?

К его удивлению и ужасу, Лю Хань заплакала.

— Я родила ее, а она по-прежнему боится меня. Получается так, словно она должна стать маленьким чешуйчатым дьяволом, а не человеческим существом.

Лю Мэй принялась вытаскивать соломинки из куклы, уже далеко не новой.

— Не делай этого, — сказала Лю Хань. Дочь не обратила ни малейшего внимания. Тогда она произнесла то же самое на языке маленьких дьяволов, добавив покашливание.

Дочь послушалась. Лю Хань с усталым видом повернулась к Нье.