Автоколонна оказалась смята. Десятки машин образовали на дороге затор. До автомобиля, идущего впереди, оставалось всего два метра. Если бы наш водитель не среагировал так быстро, то мы врезались бы в эту машину. Зато теперь колеса нашего автомобиля глубоко увязли в жиже. Водитель без особого результата выжимал газ, двигатель ревел, массивные колеса прокручивались в грязи, не находя опоры.

Если машины в середине колонны просто врезались друг в друга, то дела с самыми первыми автомобилями обстояли совсем плохо. Около десятка массивных фургонов были облеплены тушами джейн, как бывают облеплены мухами трупы слонов. Даже отсюда я мог легко различить крики людей, полные боли и отчаяния.

Надо уходить, пока нам тоже не запудрили мозги. Нужно срочно возвращаться на развилку и воспользоваться верхней дорогой!

Из передних машин тоже стали выбираться люди. Кто-то, обманутый иллюзией, тут же побежал в поле, но большинство не поддалось на уловку.

– Нужно помочь развернуть машины! – прокричал я Смирнову и Жукову. – Уходим отсюда!

Краем глаза мне удалось отметить плавное движение на поле личинок. Резко развернувшись, я увидел, как медленно, словно демонстрируя свое превосходство, мне навстречу ползут серые туши. Шкура на них пульсировала, сзади на земле оставалась липкая борозда, постепенно заполняющаяся дождевой водой.

Я отступил на несколько шагов, потом заорал с новой силой:

– Быстрее! Они ползут сюда!

Личинки приближались. Вместо того чтобы бежать, я неожиданно для себя замер на месте.

Какие же они все-таки величественные! Джейн – наивысшая ступень эволюции на этой планете. Как им удается разбираться в чуждом сознании и заманивать жертвы?

Может быть, они разумны? Но способен ли человек понять существо, настолько не похожее на него? Можно ли хоть как-то сравнить их с нами?

Мне вдруг пришло на ум, что единственное универсальное мерило всего живого, вне зависимости от биологического вида, – это красота. И чем дольше я вглядывался в приближающиеся личинки, тем яснее понимал, насколько они прекрасны. Могучие, свободные и сильные. Им и впрямь незачем торопиться. Они не подчиненные и не гости, они хозяева этой планеты!

Как же мне хотелось их потрогать, прикоснуться к шероховатой коже, почувствовать пульсацию могучей жизни и разума под этой ороговевшей плотью. Настоящая красота – она ведь всегда не внешняя, а внутренняя. Великолепие чистого разума.

Очнулся я, когда Смирнов тащил меня обратно в машину. Похоже, перед тем как сгрести в охапку, он влепил мне хорошую пощечину. Лицо горело, в глазах стояли обжигающие слезы.