Нет никаких гудков. И быть не может.

Но сквозь глухую тишину долетает звонкий голосок: «Алло. Алло-о, слушаю!»

Я цепенею. Комок подкатывает к горлу.

«Опять ты, Денис?»

Ничего не осталось – ни города, ни девочки. Она выросла и давно сгинула там, в глубоком рву на окраине. А я до сих пор слышу её голос:

«Балда! Можешь не дышать в трубку – все равно я тебя узнала!»

Мутная пелена плывёт перед глазами.

Ещё нечёткие, будто смазанные силуэты…

Нам было лет по двенадцать. Она училась в параллельном классе. И почти каждый день я провожал её от школы – на расстоянии. Ближе подойти не решался. А потом я узнал её домашний телефон. И через день названивал – днём, когда её родители были на работе. Молчал, слушал. Так и не осмелился заговорить…

Наверное, она догадывалась. И однажды меня разоблачила. Я стоял здесь – у этого таксофона. Держал в потной руке трубку. Эту самую. Почувствовал, как наливаюсь пунцовой краской. И рывком нажал «отбой»…

Через день мы возвращались из школы – уже вдвоём.

А ещё через месяц я уехал из Болхова.

Навсегда…

Чужие солдаты на улицах и тёмный ров на окраине были потом. Без меня. И всё, что осталось – древний таксофон в двух шагах от подъезда…

«Хватит молчать. Это ведь ты?»

– Я, – хрипло выдавливаю и вешаю трубку на место.