Феликс РАЗУМОВСКИЙ ЗОНА БЕССМЕРТНОГО РЕЖИМА

Феликс РАЗУМОВСКИЙ

ЗОНА БЕССМЕРТНОГО РЕЖИМА

А. Кожедубу — мастеру божьей милостью.

Мастерам — А. Витковскому,

А. Бильгидинскому, А. Демьяненко.

Всем, кто идет со мной по Пути.

С добрыми попутчиками дорога ровнее…

Пролог

Пролог

— Ну-с, кто там у нас дальше? — Доктор Шуман вздохнул, глянул на часы и потянулся так, что из-под рукавов халата выглянули обшлага серого повседневного эсэсовского кителя. — Надеюсь, хоть сегодня-то мы сумеем вовремя поужинать?

Его поджарое, не по годам крепкое тело было полно жизни и требовало пищи.

— Да ладно вам, коллега, во славу фатерланда можно и поголодать. Или вы так не считаете? — Доктор Брандт стал похож на крысу, гадостно прищурился и перевел глаза на фройляйн в тщательно отглаженном белоснежном халате: — Алло, Герта, ждем вас.

Юркий, остроносый, с лобастой головой, он и впрямь напоминал какого-то мелкого, не гнушающегося падали хищника.

— Яволь, герр штурмбаннфюрер[1], — встрепенулась фройляйн, положила пудреницу и с хрустом перевернула журнальную страницу. — Вариант два бис. Номер восемьсот сорок первый. Русский, Иван Иванович Иванов, семнадцатого года рождения, предположительно военнослужащий Красной Армии, звание и должность не установлены. Взят в плен тяжело раненным в районе Вязьмы[2], от предложения вступить в РОА[3] категорически отказался, дважды, в августе тысяча девятьсот сорок второго года и в октябре тысяча девятьсот сорок четвертого пытался бежать. Держится независимо, пользуется среди заключенных авторитетом, направлен в наше распоряжение службой безопасности лагеря.

В ее голосе слышалось раздражение — попудриться не дал, свинья. Впрочем, нет, иногда под настроение хряк. Тщедушный, задыхающийся, воняющий шнапсом и потом. Если вдуматься, не хряк — кролик. Сволочь…

— Так, а что там с барышнями? — Штурмбаннфюрер зевнул, по-собачьи оскалился, показав прокуренные редкие зубы, и неожиданно отвлекся, посмотрел на санитаров: — Эй, там… Этого в холодильник. Вскрывать буду завтра.

Двое рослых шутце[4] в медицинских халатах кантовали на носилки недвижимое тело. На лицах их читались равнодушие, скука и полное отсутствие каких-либо эмоций. А чего, спрашивается, интересного-то здесь? Мокро, хлопотно, дубово и неподъемно. А главное — привычно. К тому же даже не баба — мужик. Эка невидаль, насмотрелись…

— С барышнями все в порядке, имеют место быть, — криво усмехнулась Герта, с презрением фыркнула и снова очень по-сортирному зашуршала бумагой. — Ядреные славянские девки. Алена Дормидонтовна Зырянова из города Иркутска, что в Сибири, и Марыля Кобазева-Градецкая из польского движения Сопротивления. Обе родились в двадцать третьем, обе кровь с молоком, то есть практически здоровы, удовлетворительно упитанны и имеют, не в пример большинству, нормальные регулы[5]. Пахать можно. Отличный материал, герр штурмбаннфюрер, вы же знаете, что Равенсбрюк[6] всегда идет нам навстречу, выделяет для работы самые красивые экземпляры[7].