Судя по физиономии, он хотел сказать что-то дерзкое, но передумал и отвернулся.
… Значит, мы остановились с ним на том, что он убил своего отчима сознательно и преднамеренно. Возможно, затяжной конфликт с Вольдом на почве музыки сыграл здесь свою роль, но ведь, по большому счету, это не повод, чтобы убивать человека, пусть даже глубоко враждебного тебе, из-за какой-то там записи!.. Ну, допустим даже — хотя и это допущение кощунственно само по себе — что отчим тебя, как говорится, достал своими наскоками и загнал в угол угрозой посадить за взлом торгового автомата… Но и это не оправдывает содеянное тобой убийство!.. В конце концов, бог с ним, с отчимом, ты уже совершеннолетний и можешь взять и уйти от него и пусть подавится своими деньгами и воспитательными проповедями!.. Неужели ты не осознаешь, что, убивая его, ты одновременно убиваешь самого себя?!..
Осознаю, в десятый раз сказал Скорцезин, когда я задал ему этот вопрос в десятый раз. Но поступать иначе я не хочу…
Осел, самый натуральный осел!..
Погоди, погоди, это что ж получается? Раз этот ослик согласен, что отчима не за что убивать, раз он не испытывает к нему особой ненависти и, тем не менее, все-таки убивает его — значит, он либо всякий раз надеется, что ему удастся перехитрить полицию и остаться безнаказанным (а это едва ли, ведь на основе рассказов Вольда о своей службе юноша должен отлично знать, что в подобных обстоятельствах уйти от ареста не удастся, даже если очень захотеть этого) либо… Либо убийство это ему для чего-то необходимо.
Но для чего? Для чего человеку может понадобиться преступление, если оно не несет ему никаких видимых выгод, а наоборот, ведет его к верной смерти?..
Стоп! А если это лишь первое звено в цепочке всех последующих событий, которое нельзя ни в коем случае выдергивать, чтобы не рассыпалась вся цепочка? Что, если именно убийство обусловило нечто, что случилось с юношей в эти несколько часов до его ареста и что он изо всех сил не желает терять?
Он ведь отлично усвоил от тебя, что, вернувшись в прошлое, он будет ведать, что станет с ним дальше, только в том случае, если будет точно повторять свои первоначальные действия и поступки, а стоит ему отклониться хотя бы на миллиметр в сторону от первоначальной линии — и сразу всё изменится, поскольку начнется лавинообразное нарастание таких изменений, и знание того, что будет потом, исчезнет из его памяти…
Так что же не хочет потерять Орнел Скорцезин, так упорно цепляясь за убийство своего отчима, которое, будучи совершенным по глупости, теперь является началом чего-то важного для юноши?