Самсонов молча поднялся, вышел из комнаты, оставив всех в недоуменном ожидании. Возвратился он с книгой в руках.

– Ну вот. Это третий том писем Рахманинова! Я не вижу другого пути, как искать разгадку на его страницах. Артур оказался прозорливее всех нас. Он не сомневался, что до Избранного дойдет информация о пропаже этой книги. Да. Геваро! Не машите так уверенно головой! Он предвидел, что вы вмешаетесь в это дело и что встретитесь с Алексеем! По всему, так выходит.

– Но как? – Геваро чуть не задохнулся от удивления.

– Это уж вам виднее. Я же рассказывал вам, что судьбоносцы испокон веков верили в мистику, в предвидение, в вещунство. Не только верили, но и применяли на практике. Вдумайтесь! Артур словно запрограммировал весь ход расследования его смерти! И вся эта программа нацелена на одно: Избранный должен выполнить свою задачу – отыскать вторую часть свитка. Он будто предвидел каждый шаг всех действующих лиц. И пока его план, кажется, работает… Клеманы очень талантливая семья, ничего не скажешь.

– Но причем здесь рапсодия и вторая часть свитка? – видно было, что Наташа так разволновалась, что с трудом усиживала на месте.

– А вот это мы сейчас будем совместно выяснять. Мы же обязаны, – старик многозначительно посмотрел на Геваро, – осуществить план Артура до конца. Он не сомневался, как я уже сказал, что вы, Геваро, влезете в это дело! Вам казалось, что это вы следили за ним, а выходит, что следил за вами он! Это неоспоримый факт. Он нехотя обыграл вас, заставил действовать так, как нужно ему и Организации.

Не обращая внимания на то, что Геваро покраснел от злости и всячески кривит рот, собираясь высказать нечто крайне презрительное, Самсонов открыл книгу и стал листать.

Весь разговор до этого шел на французском, но теперь Самсонов зачитывал отдельные куски из писем гениального русского музыканта по-русски, не беря в расчет то, что Геваро не понимает ни слова. Наконец Самсонов снова перешел на французский и сообщил:

– Как видите, в записях за тридцать четвертый год нет ничего необычного, кроме одного. Во время работы над рапсодией он в письмах ни разу не открывает того, над чем трудится. Возможно, это обычное авторское суеверие. Или он действительно держал свой замысел до конца в строжайшей тайне?

– Я кое-что вспомнил, – оживился Алексей, – мне в самолете попался один журнал. Там была напечатана довольно пошлая, бульварная статья о Рахманинове. Я помню, она меня дико возмутила. Я ведь очень люблю Рахманинова… – Климов осекся, словно признался в чем-то запретном.