В коридоре меня встретил Тигар. Он нерешительно посмотрел на меня.

– Ты что тут? – удивился я.

– Тебя жду, – признался он. – Я не хотел, чтобы этот Мушкетер слышал. Понимаешь, я говорил сейчас с генералом…

Ну, вот и этот туда же.

– Он много мне рассказывал о биокомпах. И знаешь, что я думаю? Я думаю, что он не прав.

Вот те раз. Я так удивился этому выводу, что ошарашенно уставился на мальчишку.

– Мне показалось… – Тигар ненадолго замолчал. – Да, мне показалось, что Мушкетер расстроен таким отношением к себе со стороны генерала. Расстроен и очень уязвлен. И даже обижен. Он чувствует, Кир! А раз чувствует, то он не может быть таким, как описывает генерал.

– Тигар, – я старался говорить медленнее, подбирая слова, – мне трудно ответить на твой вопрос. Боюсь, что все дело в том, что каждый вкладывает в голову другого те мысли, которые когда-то посещали его. И чем испорченнее и порочнее человек, тем меньше он доверяет другим, поскольку прекрасно знает себя. А всех остальных такие люди только по себе и мерят.

– Значит, генерал не прав?

– Но с другой стороны, – продолжил я, – очень часто такие люди и правы. Поэтому в каждом конкретном случае ты должен решать только сам. Никто тебе помочь не сможет. Запомни это, Тигар. И порой хорошее мнение о человеке других людей заставляет исправиться самых злостных злодеев. Очень часто люди становятся теми, кого в них видят другие. Порой они сами не понимают этого.

– Ты хочешь сказать, что если генерал будет говорить, что Мушкетер может взбунтоваться…

– А ты представь себя на месте Мушкетера и сам ответь на этот вопрос.

Тигар задумался. Потом покачал головой.

– Я бы сбежал.

– Угу. Но такой человек, как генерал, расценил бы твой побег как бунт.

Тигар задумчиво склонил голову. Молча постоял, а потом зашагал к выходу.

– И не забудь о том, – крикнул я ему вслед, – что Мушкетер еще не совсем взрослый, как бы это глупо ни звучало по отношению к машине. Он еще ищет свое Я. Сравни себя и его, и ты поймешь.

Тигар остановился, а потом кивнул мне, давая понять, что понял. Вскоре он вышел. Я же еще некоторое время смотрел ему вслед. Неужели я в двенадцать лет тоже всегда стремился во всем быть правым? Неужели я был таким же, как Тигар или Мушкетер? Конечно, мне в мои восемнадцать трудно говорить о большом жизненном опыте, но все же… все же… Последние три года моей жизни можно смело засчитывать как год за два, если не за три. Все же я ощущал себя гораздо взрослее своих ровесников на Земле. Впрочем, откуда мне знать, как себя должны вести ровесники на Земле? Ведь в последние четыре года я общался исключительно с людьми значительно старше меня. Это тоже наложило свой отпечаток. Да и мою жизнь за прошедшие четыре года нельзя было назвать скучной.