Первое впечатление оказалось обманчиво. Пещера уже представлялась уютной. Здесь хранились мешки с крупой, консервы. Точно боевики решили сделаться отшельниками и вдали от мирской суеты замаливать грехи, дожидаться пришествия или вызова на Страшный суд. Они дождались.

После предыдущей операции у егерей осталось несколько наручников, которые они по-хозяйски прикарманили. Отчетности от них никто не требовал и не сверял, сколько наручников выдали на каждый отряд и сколько получили взамен плененных боевиков.

Комично было наблюдать за тем, как Голубев, пристроившись на корточках возле сидящего на стуле за столом боевика, отгибает ему пальцы, освобождая вилку, словно боится, что тот может неосторожным движением пораниться, кладет вилку на стол, а потом защелкивает на запястьях боевика наручники. Он обшаривает его карманы, совсем как грабитель, подсевший в метро к уснувшему пассажиру, извлекает откуда-то склеенные скотчем две ручки от «калашникова», набитые патронами, переправляет находку в свой рюкзак. Голубев приподнял боевика, стул при этом потерял равновесие, опрокинулся назад, но никто не проснулся от этого грохота, и только егеря, занятые примерно тем же делом, что и Голубев, раздраженно зашипели на него.

Кондратьев выбрался наружу. Там было зябко, хотелось вновь вернуться в пещеру и не выходить из нее, пока не сойдет снег, пока все не высохнет, пока не зазеленеет трава. Не так много ждать осталось. Неделя-другая.

Егеря, покуривая, сидели на корточках в одинаковых позах, не очень удобных для броска или удара, но боевики были уже не опасны.

— Не очень удачно все вышло, — сказал Голубев, увидев Кондратьева.

— Как сказать. Один заложник — тоже что-то.

Кондратьев ударил наотмашь ближайшего боевика ладонью по щеке. Звук получился резким, как электрический разряд в сухом воздухе. Капитан не удовлетворился этим и продолжал хлестать по щекам боевика, голова которого моталась из стороны в сторону. Казалось, что после каждого удара шейные позвонки все больше и больше расшатываются и вскоре должны треснуть и сломаться.

Боевик открыл туманные глаза, будто он пребывал в сильном опьянении и не понимал ни того, что происходит, ни где он.

— Где Алазаев? — тихо спросил Кондратьев.

— Улетел, — сказал боевик.

«Как Карлсон, который живет на крыше, — усмехнулся про себя капитан, — но обещал ли он вернуться?»

— Когда улетел?

— Днем.

— Где второй репортер.

— Его убил Кемаль.

— Кемаль? Кто это? Один из ваших?

— Нет. Он прилетал за органами. Он тоже улетел. Это с ним улетел Алазаев.

— У вас были пленники, кроме репортеров?