— Заставить… — усомнился я. — Шеф, а не кажется вам, что мы с вами уже в какой-то степени — их агенты? Независимо от своего желания?

— Кажется, — тут же согласился он. — Ну и что? Пусть мы даже на триста процентов будем действовать в их интересах — но и в наших ведь тоже! Представь — им вдруг станет невмоготу от того, что творится тут, и они решат, скажем, отдать победу Сталину? Что получится?

— Шеф, — сказал я, — вы меня убедили. Но прежде чем дать ответ, я хотел бы принять душ и выспаться.

— Душ — пожалуйста. А выспаться — уже дома.

— Но — сегодня?

— Сегодня.

Я чуть не умер под душем. От наслаждения, боли и слабости. Но все-таки не умер.

Когда я вышел из душа, похожий на полурастаявшего снеговика, Тарантул сидел все в той же позе: одна нога на столе, щекой опирается… о, нет, переменил позу — не на ладонь, а на сжатый кулак. Он напоминал Атоса из богато иллюстрированного, но очень древнего, без обложки и многих страниц, «Виконта де Бражелона», который как-то приблудился ко мне и живет в моем старом доме — вместе с другими старыми, странными и никому не нужными вещами вроде черного репродуктора-тарелки, двух белых фарфоровых собачек, фарфоровой же бутылки в форме рыбы, стоящей на хвосте, «Краткого курса истории ВКП(б)» с карандашными пометками на полях, пачки перевязанных ленточкой писем с ятями и твердыми знаками, подшивки журнала «Знание-сила» за тридцать третий год без последнего номера… Домой, подумал я, домой. Без Гвоздева. К черту Гвоздева. Домой.

И тут снова побежала по-щеке-на-подбородок-на-пол струйка крови: потревожил, приподнял коросту. Я матюгнулся, а Тарантул, вспорхнув, закружился, засуетился вокруг меня, перевязывая, обмазывая с головы до ног йодом, давая какие-то советы и что-то объясняя. Наконец он закончил малярные работы, дал мне надеть, кряхтя и поеживаясь — это я, конечно, кряхтел и поеживался, — комбинезон, потом почесал нос и спросил:

— Слушай, сынок, а нет ли тут места, где можно выпить?

Места — выпить… В памяти моей пролистнулось несколько страниц, и я ответил:

— Есть такое место!

Небо имело пепельный цвет, а солнце висело над крышами близким и четко вырезанным оранжевым диском… Тени были густо-черные. После ночной пиротехники, если не пройдут дожди или не подует ветер, такое непотребство может продержаться не один день.

Мы пересекли Гете — морпехи маячили на обычном месте, за оградой консульства — и углубились в переулки. Так, пытался я сообразить, а теперь — налево… Ага, вот и скверик. В скверике биваком расположился егерский батальон. Были натянуты навесы на легких козлах, на газонах стояли каре из рюкзаков. Дымилась кухня.