— Именно что мне. Мой дед умер генерал-полковником, и за гробом несли тридцать девять медалей и орденов только потому, что какой-то другой дед, хоть того же Василь Василича-младшего в сороковом на допросе перестарался и сломал деду обе кисти. А после тюремного госпиталя дед попал в одну камеру с Рокоссовским, и тот его вытащил, когда вышел сам.

Мой отец всю жизнь работал на войну, и за это Василь Василич твой водил его под конвоем в уборную.

Я, кажется, могу уничтожить вообще все, что называется современной цивилизацией, и новый Василь Василич без ключа открывает дверь моего дома. Мы всегда служили, они — надзирали за нами.

— Лена, что за настроения? От кого глупостей набралась? Хватит уже оголтелых разоблачений, пора вперед смотреть. Занятные у тебя новые знакомые, если вы об этом с ними говорите. А какую роль ты отводишь мне? Надеюсь, не тех кровопийц рода человеческого, на которых тебе приходится подневольно служить?

Она и сама не знала, откуда взялись резкие слова.

Если она раньше и думала на эти темы, то отвлеченно, не применяя к себе. Что ни говори, а это был образ ее жизни. Может, оттого, что жизнь теперь пошатнулась? Или взыграло возмущение генерал-полковничьей внучки и академиковой дочки? Или просто сам факт, как ее собрались лишить последних собственных тайн?

Пусть маленьких, но своих. Сокровенных, любимых. Любимых… Миша…

— Тебе надо основательно отдохнуть, старуха. — Андрей Львович покачивался в папином любимом кресле. Благодаря пружине оно могло наклоняться в любую сторону. — Ты просто не в себе. Что произошло?

— Что бы ты сказал, если бы меня вдруг не стало? Была — и нету, испарилась, исчезла, умерла? Все мы не вечны. Что будешь делать без «Антареса»? Я ведь уже включена в оборонную мощь страны, или ты еще не удосужился доложить Президенту? Кстати, почему я до сих пор не представлена, он Верховный Главнокомандующий или банда, в которой главный ты, его уже сместила?

— Тебе было бы неинтересно говорить с Президентом. Он не слишком… внимательный собеседник.

— Все равно, хоть потрогать. Он живой, а может, уже кукла из телепрограммы? У них там одну, говорят, сперли, так, может, это он?

— Откуда мысли о смерти, Лена? Ты себя плохо чувствуешь? Хочешь, устроим обследование в нашем центре? Хочешь, в «кремлевке»?

Елена Евгеньевна показала пальцем на бар, Андрей открыл, стал перебирать бутылки, на «Скоче» она так же жестом велела остановиться. Когда он хотел долить содовой, решительно прикрыла стакан ладонью.

— За Президента! — сказала она. Проглотила дымную влагу, не поморщившись. — Его любимое. Бусыгин не нарадуется на эту бутылку. Что ни гости — достанет, покажет издали, объявит, что оно — любимое нашего Президента, и сразу на место. А в стопки водочку норовит. Что ты смотришь, Андрюшенька? Я могу пить как извозчик, да воспитание не позволяет.