Лисин резко обернулся:

– Ну, ты все сказал?

– Нет, не все. – Ашоли сверлил его глазами. – У тебя теперь только один способ спасти свою жизнь – бежать отсюда со всех ног. Но сначала отпустить меня, потому что я тебя покрывать не стану, если попаду к темным.

Лисин молчал, презрительно разглядывая Ашоли. Тот вдруг взбесился:

– Ну, что ты пялишься на меня?! Чертов кретин, разве ты не понял? К тебе приближается смерть! К нам обоим приближается смерть, а мы сидим и ждем ее! Развяжи мне руки, я дам тебе деньги, ты будешь жить в достатке и безопасности! Неужели этого мало?

Лисин холодно усмехнулся:

– Ты даже себе не смог устроить безопасность, чудик. Зачем тогда другим обещаешь?

– Да я!.. – Пленник вдруг осекся – в руке у Лисина появился новый камешек, на этот раз довольно увесистый.

– Больше ни звука. А то устрою тебе такую овуляцию напоследок, что… – Он снова усмехнулся и отбросил камень.

Ашоли замолчал, порывисто дыша. Глаза его бегали, на лице проступили красные пятна. И вдруг он застыл, увидев что-то за спиной Лисина. Губы его задрожали.

Сержант осторожно, не теряя бдительности, обернулся. В десяти шагах от него между камнями неслышно гарцевали на взмыленных крилах два всадника. Оба – гурцоры, с оружием, в традиционных масках. Несколько секунд им понадобилось, чтобы осмотреться и убедиться в отсутствии нежелательных сюрпризов. Затем один из них махнул кому-то рукой.

Из-за скалы медленно выкатился самоход на огромных, в человеческий рост, колесах. Он двигался почти бесшумно, слышен был только шорох сухой глины под колесами. В кабине, напоминающей по форме старинный утюг, распахнулся люк.

Оба гурцора спешились и помогли выбраться из кабины третьему – очень высокому и богато одетому, в маске, украшенной тонкими серебряными узорами.

Ашоли за спиной Лисина сдавленно всхлипнул.

Но высокий гурцор подошел почему-то сначала к Лисину и застыл, внимательно разглядывая его.

– Поразительно, – сказал он наконец и, приподняв маску, чуть склонился над сержантом, словно над букашкой, которую хочется изучить получше.

Лисина словно парализовало. Он смотрел в неподвижное лицо, будто бы сделанное из черной смолы, и целый ураган леденящих чувств и ассоциаций проносился в его душе. Два узких темных глаза были окнами в какой-то совсем другой мир, где правили боль и страдания, где в мировых пожарах гибли миллионы неповинных существ, где не было места надежде и справедливости.

Он, кажется, начинал понимать отчаяние своего пленника.

– Ты, кажется, чем-то обеспокоен? – с едва уловимой усмешкой спросил гурцор.