В этот момент враг перешел в новую атаку.
Засвистели арбалетные болты и пули, засверкала огненная магия, потом со стороны лагеря начали бить минометы, а по спине Глеба пробежала ледяная противная волна — от своего ли, от чужого ль шаманства?
А дальше?
Смутно как-то, неясно.
Ведь было же что-то?!
Но как ни старался, вспомнить не мог.
Бесполезно.
Память оставалась глуха!
От Одной только мысли, что его память могла потерять не только события одного сегодняшнего дня, но и, возможно, нескольких, накатил страх. Однако с ним старлей быстро управился. Взглянул на соседа напротив, что никак не мог поднять свалившуюся панаму, попытался встать, чтобы помочь, но очередной приступ головокружения и дикой боли заставил вновь откинуться спиной к борту и закрыть глаза. Горько, обидно.
Стало жалко бойцов и… стыдно из-за собственной беспомощности. Из уголка глаза по щеке потекла горькая слеза…
Позже из сбивчивых рассказов товарищей и из вернувшихся воспоминаний Глеб сумел восстановить картину происшедшего.
Спас их, конечно, лейтенант Рогов — командированный из дикого «шмаковского» взвода с десятком коллег.
Эти парни вспомнили афганский давний опыт и грамотно ответили атакующим. Пулеметы скупыми аккуратными очередями гасили неведомого врага с огнестрелами, снайперы выцеливали магов — те по своей обычной гордыне не особо прятались, а стрелки сумели все-таки положить наступающие цепочки врагов. Противник замешкался, и это дало драгоценные минуты обороняющимся.
Шаманы-степняки встали в круг и сумели отразить чары горцев.
Автоматчики, хотя и высадив почти все боеприпасы, заставили врага, не привыкшего к такому бою, отойти.
Наконец, каким-то чудом Анохин сумел загнать на склон две БРДМ, и те окончательно обратили нападавших в бегство.
Но это было потом…
А сейчас Глеб сидел, осознавая всю тяжесть происшедшего. Они разгромлены. Они отступают. И лились, не переставая, слезы. Яркой вспышкой резанула и без того ноющая боль. Фельдшер осторожно тронул старлея за плечо: — Эй, ты живой?
Глаза Глеба медленно открылись, уставились непонимающе.