– Значит, наш лорд не знает, что я здесь?

– Если бы он знал, тебя садил бы сейчас на кол префект Бронвены.

– А что с Лисией?

– Я хотел спросить об этом тебя.

Гордиан поник головой. Понятно. Значит, она ушла.

– Ну-ну, – сказал Трэйт. – Боец, не кисни. Все сказанное сейчас – это лирика. Единственное, что имеет значение, – это то, что ты снял койны! В момент, когда Черух пронзил тебя кинжалом, ошейники всех рабов в доме оказались открыты! Ты понимаешь смысл сказанного? Всех! Рабов! Были! Раскрыты! Более того, старик сообщил, что ты снял его койн одной лишь силой мысли, даже не касаясь проклятого шнура и даже не глядя. И, клянусь Хепри, ты должен сказать нам, как именно это было сделано! Ну так что, боец? Не томи!

И старший дацион замолчал.

В звенящей от напряжения тишине сотни пар глаз в молчании взирали на Гора.

«Как ты снял его?!» – безмолвно кричали они.

Действительно, как?

Последнее, что Гордиан помнил, это нити красного вокруг шеи Черуха. И прикосновение разума к этой тонкой нити. И вспышка.

Ошейники расстегнулись?

Значит…

Дар вернулся…

Новоявленный Тшеди шумно выдохнул и смахнул со лба пот.

– Это трудно объяснить, – сказал он немного нервно. – Как и в случае с рапирой, я лучше попробую показать. Э-э, кто будет первым?

* * *

На следующее утро, впервые за четыре месяца, Гордиан Рэкс проснулся не на шконке в казарме и тем более не на полу в карцере или клетке, а в роскошной кровати. Кровать была огромной, широкой, с простынями, четырьмя подушками, пуховым одеялом и высокой резной спинкой. Однако главным, что в это утро невообразимо повысило Гордиану настроение, оказались не фантастические для серва удобства, а банальное наличие на стуле рядом с кроватью оружия, хотя бы это и была всего лишь его старая рапира.

За Гором ухаживал лично провилик Черух, недавно так ловко порезавший чемпиона мечных боев банальным кинжалом. Гор не держал зла на старика, однако ощущал в общении с ним некоторую неловкость. Впрочем, эту неловкость сам виновник его плачевного состояния не разделял – Черух был как всегда умеренно болтлив, дружелюбен и вел себя как обычно, порхая над раненым Гордианом, как заботливая наседка, будто не имел к кровавому разрезу никакого отношения.