Глеб, вытянув шею, через плечи и головы – в небольшую камеру набили не менее трех десятков человек – с любопытством посмотрел на толстяка. Он, как всякий русский человек, имел представление об уголовных порядках, но вживую видел все это впервые.

– Я че, неясно выразился? – нахмурился Черепков. – Курево и баблосы на шконку, фраерьё!

В камере повисло напряженное молчание.

– Вот ты, длинный… – ткнул толстяк пальцем в парня в плаще, переминавшегося с ноги на ногу рядом с ним. – Бабки есть?

– Черепок! А я гляжу – ты или не ты? – вдруг захохотал тот самый представительный мужчина в дорогом костюме, который попадал в испанскую полицию. – Ну надо же!

Лысый толстяк сузил глаза, присматриваясь.

– Бенц? Леша?

– Мы с ним в девяносто первом начинали! – объяснил Глебу мужчина, широко улыбаясь.

– Он что, вор в законе? – тихо спросил Глеб.

– Кто-о, Черепок? – Мужчина снова захохотал. – Да не, какой там… накосячил он, и Крестовый его еще тогда из бригады… отчислил, в общем.

Отодвинув мощным плечом парня в плаще, Бенц шагнул к помосту, властно сказал Черепкову:

– Ну-ка, сморщись.

Оглянувшись, он нашел глазами старика с серым лицом, махнул рукой:

– Отец, иди присядь. В ногах правды нет, нет ее и в другом месте.

Усадив серолицего, Бенц обратился к поникшему толстяку:

– Гляжу, пахануешь ты, а? Заблатовал, как деды на Колыме! За что подвис?

– Пятнаху впаяли. В четверг мы с мужиками бухнули после смены – ну, я и того… – нехотя начал рассказывать Черепков. Он явно робел перед старым знакомым. – В ларьке стекла побил, с ментами сцепился…

– А чем занимаешься?

– Да в автосервисе на Подбельского…

– Ясно. Ну все, мужики, воровская власть в этой отдельно взятой камере кончилась, чего не скажешь обо всей стране. У кого есть претензии к бывшему пахану Черепку?