– Я готов, – просто сказал он.
– И я сейчас… буду, – ответил Борис.
Логичнее всего спасаться поодиночке, чтобы ринувшимся в погоню чужакам сложнее было настигнуть беглецов. Но Зорин не мог так просто бросить тех, кто в последние месяцы работал с ним.
Младший командор сразу заявил, что начальство в беде не покинет. Остальным магистр обещал дать сигнал немедленно скрыться, и как они себя поведут – совершенно непонятно.
Бывший старший командор просматривал документы, сортировал накопители информации. Ненужные откидывал, то, что могло пригодиться, складывал в «дипломат». А в голове у него крутились откровенно крамольные мысли – поднять «чувствующих», объявить, что глава Желтого Ока сошел с ума…
Понятно, что поверят в такое не все, некоторые испугаются, но найдутся те, кто пойдет следом. А отряда в полторы дюжины решительных Наблюдателей хватит, чтобы скинуть старого хрыча и занять его место. Правда, остаются лидеры других языков, и справиться с ними будет не так легко, но поскольку мятеж для «бесцветных» – дело неслыханное, то они растеряются, упустят время. И тогда будет шанс захватить «Зеркальную пирамиду», установить контроль над источником, скрытым внутри здания, и вот тогда…
Борис одернул себя: в одном магистр абсолютно прав – благо ордена прежде всего. А затеять междоусобицу при угрозе войны – крамольнейшее из преступлений.
Когда захлопнул крышку «дипломата» и шагнул к шкафу для одежды, в кабинет вошел Юрий – сгорбленный, подавленный, с застывшей в голубых глазах болью и с трясущимися руками.
Для Наблюдателей изгнание из ордена – величайшее наказание, более тяжелое, чем даже смертная казнь. Лишиться жизни – ничто по сравнению с потерей коллективного бытия, только в котором и может существовать индивидуум.
– Я… что делать? Куда? – спросил Юрий, растерянно осматривая соратников.
– На вокзал… и прочь отсюда, – ответил Борис. – Ты с нами?
– Да, – Юрий сглотнул. – С вами.
Дверь открылась еще раз, и вошел запыхавшийся Наблюдатель из языка «действующих» в одежде для спецопераций – черный колпак с прорезями, темная куртка и штаны, на руках – перчатки.
– Что еще? Меня торопят? – взревел Борис, ощущая, как ярость вздымается в душе обжигающей волной.
Нет, он уйдет из резиденции Желтого Ока сам, по своей воле, а не вытолкнутый пинком под зад, как негодная шавка! Даже если после этого окажется в руках готовых линчевать его врагов!
– Чего? – Наблюдатель сорвал колпак, открылось потное лицо, удивленные глаза. – Я от Петра… мы попытались взять их, но все полегли, кроме меня. Эти чертовы ублюдки…