Может, и в самом деле, специально?

Двери открылись, выпуская наружу грохочущие раскаты музыки. «Варварской», как определял ее Орнольф, и Альгирдас всегда соглашался с ним. Да, она была варварской – ревущая, грохочущая, безудержная. Нечеловеческая, в этом и прелесть. Музыка высших демонов, а кому как не им знать толк в подлинной гармонии?

Когда Паук узнал, что смертные пытаются воссоздать музыку Ифэрэнн, он сначала отнесся к этому скептически. А потом… стал уважать людей немножко больше. Потому что у них получилось. И теперь Орнольф проклинает тот день, когда принес Пауку первые… э-э… «записи», да?

Альгирдас улыбнулся воспоминаниям, разглядывая компанию из шестерых смертных, вывалившихся из дверей вместе со звуками адских песен. Молодые, веселые, шумные и пьяные. Принюхавшись, он уловил, что люди еще и под действием какого-то наркотика. Удивило его не это, а то, что четверо из шестерых: трое парней и одна девушка, были одеты в плащи, очень похожие на его собственный. Лица их казались неестественно-бледными, глаза и губы у всех шестерых были накрашены.

Черным. И ногти тоже.

– На входе фейс-контроль, – сообщил упырь, пока Альгирдас изучал смертных. И угрем ввинтился между двумя крупными молодыми людьми в униформе. Видимо, местной стражей.

Двери закрылись.

Пожав плечами, Паук, не торопясь, скинул плащ, застегнул перевязь с мечом и снова облачился в шуршащую змеиную кожу. По пути к дверям он добрым словом помянул Малышку. Девочка не ленилась рассказывать ему о нравах и обычаях смертных, и слова «фейс-контроль» Альгирдас отыскал в памяти без труда. Если там, внутри, все такие, как эти шестеро, к нему не должно возникнуть претензий. Вот только непонятно, зачем эти молодые – живые! – люди так искажают собственную внешность. Или это ритуал для обмана злых духов?

«Каких духов, Паук? – он сердито мотнул головой. – Тусау асву [84]. Они так играют… развлекаются. Это маскарад ради маскарада, не забивай голову ерундой».

Он мог бы войти внутрь, просто отведя глаза и страже, и тем смертным, что веселились внутри, и упырям, которых там, за стенами, тоже было предостаточно. Но, начав с убийства вассалов, не очень-то красиво прятаться от сюзерена. Тот, кого молодой упырь называл своим хозяином, уже знал о том, что его дети уничтожены и, разумеется, знал, что убийца рядом, а единственный выживший из стаи сейчас изо всех сил спешил к нему, надеясь найти защиту.

Ниточка паутины разматывалась, а Паук не спешил ее натянуть. Все равно убивать придется обоих – и хозяина, и молодого упыря, и, наверное, всех мертвяков, которые собрались здесь. Так какая разница, когда это случится: сейчас, или чуть позже?