Из бара выходили люди, по одному и группами - все шли к стометровому крану, что адмиралтейской иглой возвышался над заброшенным заводиком. Спустя час у подножия крана собралась достаточно большая толпа народа, и все смотрели на маленькую точку на его вершине - Это был Миг. Усиливающийся ветер сорвал с его головы капюшон и трепал давно не мытые отросшие волосы. Человек, словно ничего не замечал, копался со своим свертком, тихо приговаривая: «Обязательно взлечу! Обязательно!»

 Девушка подняла голову и закричала:

 - Митька, Митька, я за тобой, поехали домой!

 Ветер закружил ее слова и по спирали поднял их к сталкеру. Он на секунду перестал возиться со свертком, взглянул вниз и махнул ей рукой:

 - Читай, Ася! Читай свое стихотворение! Непременно взлечу!

 - Это не мое стихотворение! Это Роберт Рождественский написал!

 - Читай у Рождественского!

 Ее ноги подогнулись, и девушка мешком плюхнулась на колени в пыльную землю. Из глаз потекли слезы, и она начала читать:

 - Мужичонка-лиходей -

 рожа варежкой -

 дня двадцатого апреля года давнего

 закричал вовсю в Кремле,

 на Ивановской,

 Мужчина надевал крылья и слушал, как ветер по спиральной лестнице доносит слова: «Обязательно взлечу!»

Глава 2 В другом мире, в другое время

Глава 2

В другом мире, в другое время

 В зале притушили свет, лишь сцена могла похвастаться маленьким ярким пятном, в котором стояла девушка, точнее девочка, а напротив нее за головкой микрофона сотни людей сидели в мягких креслах, и ждали..., Она глубоко вздохнула, и мир исчез, остались только образы: «Подземелье. Стол дубовый. И стена на три крюка». А голос из динамиков все лился и лился, обволакивая собой публику, заставляя дышать тише и глубже. «- Что творишь, холоп? - Не худое творю... - Значит, хочешь взлететь? - Даже очень хочу...» В первом ряду сидел Митя, а перед его глазами неслись стаи белых облаков и ветер пел песню полета, он обязательно полетит. Чарующий голос затих. По залу ползла змея тишины. Но техник включил свет, и волшебство закончилось. А на сцене стояла плачущая девчушка, и тушь черными дорожками печали ползла по щекам...

 Митя и Ася шли по опавшей листве.

 - Вот зря ты заплакала, Ась, зря!