– Да пью я, пью…

Я влил в себя содержимое пробирки, и язык моментально потерял чувствительность.

– Ну как, лучше? – уточнил химик, забрав у меня пустую стекляшку.

– Лучше, – признал я и спросил: – Скажите, доктор, а нет ли у вас чего от совести?

– В смысле? – удивился Виктор Петрович.

– Ну вот раньше, к примеру, совесть меня совершенно не беспокоила. Знал наперед: если дам кому-нибудь в морду, вскоре почувствую ровно то же самое. И я людям морды старался не бить. А когда бил, угрызений совести тоже как-то не испытывал: мне и самому потом ничуть не легче было.

– Что-то я вас совсем не понимаю, – настороженно глянул на меня бородач.

– А чего непонятного? Дар я теперь контролирую. Морды могу бить без всяких последствий. Морды – это образно, понимаете, о чем я? Вот и тошно на душе. Совесть беспокоит. Не люблю я этого.

– Держи, – протянул мне желтую пилюлю Виктор Петрович.

– Это что? От совести?

– Это аскорбинка. – Химик поднялся на ноги и на полном серьезе заявил: – Должна помочь.

– Будешь?

Я протянул аскорбинку Оксане; та мотнула головой и почему-то спросила:

– Что, совсем плохо?

– Да уж хорошего мало. Но сто тысяч золотом могут…

– Дурак! – вскочила на ноги девушка, едва услышала о деньгах.

– Подожди! – попытался я ее остановить, потом махнул рукой и закинул аскорбинку в рот: – Совсем некоторые шуток не понимают…

– Так это шутка была? – хмыкнул подкинувший в печурку очередное полено Лымарь.

– В каждой шутке есть только доля шутки. – Я пригляделся к его испещренному мелкими царапинами лицу и нахмурился: – Чего это с тобой? Кошка расцарапала?

– Кирпичной крошкой посекло. Чуть бы выше пуля пролетела – и привет…