Здесь было хуже. Значительно хуже. Каменные блоки, – потерявшие вес, странные дыры в бетонных стенах, не говоря уже о кривых лучах фонарей. Мир встал на голову. И от этого было по-настоящему страшно.

Однако в доме, даже брошенном, стены помогают. Ребята живо отыскали в эвакуационном бардаке нужные кассеты, убрали их в сумку и так же осторожно, по стеночке, прокрались назад.

Сантехник с туалетчиком уже стояли в вестибюле, курили гринберговские сигары. Их рюкзаки непомерно раздулись от краденого.

– Сходили-то хоть удачно?

В голосе Евтюхова звучало уважение – что ж это за бумажки такие, за которые дают триста баксов, ящик портвешка и два кило не ахти, правда, какой, но всё-таки жратвы. Важные, должно быть, бумажки! Не иначе, секретное что-нибудь!

– Каков стол, таков и стул, – нейтрально отозвался Скудин. И полюбопытствовал: – А что, отцы, наверх подняться слабо? Этаж этак на седьмой?

Ему мучительно хотелось снова побывать в лаборатории Марины. Окинуть взглядом жирную копоть на потолке… Недавно ему опять приснился всё тот же сводящий с ума сон, и, насмотревшись на здешние невозможности, он почти готов был поверить ещё в одно чудо. А что, если где-то там по-прежнему длится пожар, и она отбивается от огня рабочим халатом, и зовёт на помощь… зовёт…

– Э, мил человек, ты вон чё. – Евтюхов закашлялся, бросил окурок. – Мы ж не дурные, мы выше второго этажа не залазим. Ты видел когда, как фекалия по трубе сочится? Вначале жижа, само говно потом. Так и дымка. Сверху прёт, аккурат с твоего седьмого этажа, вся сила её там. – Он ткнул пальцем в потолок, икнул и притопнул ногой: – Здеся пока ещё только слизь и вонь… Зато гляди какая. Ну-ка, посвети… – Евтюхов вдруг примерился и взял за талию гипсового Ильича. С силой качнул. – Ишъ ты… неказист, а увесист…

Массивная статуя начала заваливаться навзничь.

Однажды Скудин видел на улице пьяного. Не то чтобы он их на своём веку мало встречал, но тот попался особенный. Его качало, шатало, кренило так, что, казалось, центр тяжести давно уже покидал площадь опоры, делая падение неминуемым. Ан нет – пьяница раз за разом выправлялся из самых немыслимых положений и «колыхал» себе дальше. Кудеяр тогда ещё подумал, что в любом цирке такого эквилибриста оторвали бы с руками. Вопрос только в том, получилось бы у него в трезвом виде нечто подобное.

Вот и статуя бывшего вождя, вместо того чтобы с грохотом звездануться на пол и разлететься в куски, опрокинулась на спину мягко и плавно, словно молодица в купеческие пуховики. Мгновение ничего не происходило… затем по мрамору пола побежали огоньки, в воздухе почудилось какое-то движение… и гипсовый Ульянов столь же мягко воспарил в прежнее положение. Живее всех живых! И поди-ка поспорь!