Хлопнула дверь кабины, грузовик дернулся и укатил, оставив медленно клубящееся облако дыма. Он наконец поднялся и, шатаясь, побрел дальше.

— Что там у тебя? — спросил водитель, покосившись на бумагу.

— Где? А-а, это… Не знаю. — Человек чиркнул зажигалкой, поднес лист к глазам. — Та-ак… «Универсальный рецепт… рецепт счастья». Чушь какая-то…

— Выкинь, — безразлично отозвался водитель. — Может, она заразная. Счастье, блин…

Смятый листок упал на снег. Колючие зимние звезды равнодушно подмигивали в вышине.

А он снова поднялся и тяжело зашагал вперед. Ему еще много предстояло сделать, хотя и некуда было идти.

Часть I ТРУЖЕНИК

Часть I

ТРУЖЕНИК

Не люблю подавать нищим. Не люблю замедлять шаг, лезть в карман, выскребать мелочь… Особенно у всех на виду. Мне кажется, есть в этом какое-то стыдное позерство. Все равно что останавливаться посреди дороги и вразмашку креститься, увидав церковь.

Не люблю подавать нищим, тем более настырным, которые смотрят в глаза, клянчат или еще хуже — начинают преследовать. В конце концов, имею я право просто идти по улице, чтобы их жалобные глаза не точили мою совесть?

И, как назло, именно такой — настырный, надоедливый, крикливый бродяга — увязался за мной, когда я выскочил из троллейбуса и, вжав голову в плечи, заторопился по тротуару.

Валил отвратительный липкий снег, застревал в волосах, в моих дырявых ботинках хлюпало. Осень начиналась с уютного листопада и задумчивого тускнеющего солнца на ясном небе, но вдруг словно обозлилась, скурвилась и что есть сил принялась хлестать город холодными ливнями и снегопадами-однодневками, замешенными на крутом ветру.

Я торопился домой, хотя там было не лучше. И тут вдруг привязался он: заросший, беззубый, трясущийся с похмелья. Он что-то ныл, хватая меня за плащ, а я даже не мог огрызнуться. Мне просто не хотелось поворачивать голову и открывать рот — казалось, от этого станет холоднее. Я надеялся, что он отцепится сам.

Он не отцеплялся, и это становилось невыносимо. Я повернул к дверям хорошо знакомой мне пивной, хотя до моего подъезда оставалось шагов пятьдесят. Просто хотел поскорей отделаться от деда. И от снега.

— Возьмите… — плаксиво простонал дед. — Возьмите же!

И в последний момент, представьте себе, он успел сунуть мне в руку грязный и мятый листок с расплывшимися чернилами. Я заметил, у него осталась целая пачка таких же листков. Морщась от брезгливости, я взял бумажку кончиками пальцев — лишь бы он отвязался — и нырнул за тяжелые двери заведения, которые моментально отгородили меня от снега, холода и приставаний полоумного бродяги.