Снега намело много, но он не собирался отступать. Первым делом очистив стоявшую у самого края скамейку, положил на нее цветы и серо-стального цвета портфель. Затем усердно начал очищать все вокруг прячущейся в тени яблони могилы. Белый мрамор, соперничающий с блеском в погожий день свежевыпавшего снега, покрытый защищающей от непогоды и времени прозрачной — и вблизи едва различимой — пленкой. Вырастающий с края могилы куст роз и тюльпанов, даже в такой пасмурный день ярко сверкающий серебром — могила была едва ли ни единственным ярким пятном в сумеречном, сером дне.
Или она лишь такой казалась.
Раскрытая посредине книга, сделанная из бежевого камня, опиралась на куст так, что с того места, где он стоял, без труда можно было прочитать выгравированные черным с серебристой каймой надписи.
«Майкл Ли Твист. 2550–2575». «Марта Ли Твист. 2553–2575».
«Майкл Ли Твист. 2550–2575». «Марта Ли Твист. 2553–2575».
На каждой половине книге легкими, едва заметными штрихами был нанесен герб Дальней Разведки: плывущий к горизонту по неспокойному морю парусник, а снизу по три слова: «Помним. Любим. Скорбим». И крест Единой Церкви на мраморе от книги до края плиты.
Он смел последние крупицы снега с пленки на мраморе, отступил на шаг. Глаза кольнуло, и нечто чуть подзабытое дрогнуло, пробуждаясь, в груди. Три года он не приезжал сюда, словно надеясь, что время сможет приглушить, ослабить боль утраты.
Как оказалось, засевшие в сердце шипы все эти время исправно делали вид, что их зазубренные края сгладились, а острие сломано и затупилось — чтобы сейчас разом пробудиться и вонзиться еще глубже в старые раны.
Некоторая боль не утихает никогда. И время не лечит, а просто позволяет дожить до того мига, когда ты наберешься сил вновь взглянуть прошлому в глаза. Мало — но иногда и такая малость оказывается ценнее всех благ мира.
Он сморгнул, чтобы вновь видеть все четко, а не расплывшимися контурами. Взял со скамейки цветы, встал сбоку от мраморной плиты и опустился на колени прямо в оставшийся, примятый снег.
Бутоны алыми кляксами растеклись по пленке над мрамором. Во всем, что было в саду — цветы оказались единственной яркой краской, кроме черного, белого и серого, будто подчеркивая контрастом всю горечь пасмурного дня.
Горячие капли побежали по гладко выбритой щеке, оставили на губах соленый привкус и сорвались, одна за другой, падая на…