Данилыч встал с корточек, поболтал флягой, прислушиваясь к плеску содержимого, и решительно запрокинул голову, подставляя рот огненной струе. Крякнул, вытер рукой усы, отдулся и как-то странно взглянул на меня.

— Тебя в кабине не было, когда мы здесь вышли. Не понимаешь? А помнишь что?

— Как не было? — переспросил я, не желая рассказывать свои воспоминания, которые для других были бы лишь бредом потерявшего сознание человека.

Данилыч развел руками.

— Да не было вообще! Я еще подумал было, что ты куда-то пошел, пока мы с Саньком в сознание не пришли… — Данилыч осторожно взглянул на Ками, словно боясь какой-то неправильной реакции с ее стороны. — Я очухался, гляжу — катимся к обрыву. Я по тормозам, вывернул влево… Вот на краю этой ямищи и остановил. Сижу, глаза протираю, а тут Санек в кабину из кузова вполз и спрашивает: «Где Леха?» — Данилыч нервно подергал довольно отросшие за последние дни усы. — Дело в том, что кабина была заперта. Гер-ме-ти-чес-ки. И запереть ее так снаружи ты не мог. Ну не мог, и все тут!

Данилыч говорил неуверенно, словно сомневаясь в своих словах. Я понимал пожилого водителя, который в свете всего, что случилось с нами, мог абсолютно обоснованно сомневаться в чем угодно, что происходило вокруг.

— Мы уже думали, что больше тебя не увидим, — мягко сказала Ками. — Особенно после того, как Данилыч с Саньком заявили о том, что ты пропал из загерметизированной кабины. Просто исчез…

Мягкость в голосе Ками испугала меня. Мне начинало не нравиться то внимание, что девушка мне оказывала, особенно если вспомнить о ее обычном мужененавистничестве.

— И где я был? — тупо спросил я, лишь бы что-то сказать.

— Мы через полчаса тебя нашли, — ответил Данилыч, с сожалением швыряя в открытую дверцу кабины опустевшую фляжку. — Санек погадить побежал — видать, уже невмоготу парню было — и обнаружил тебя на спинке в тени камушка лежащего.

Водитель ткнул пальцем вниз по склону гигантской воронки.

— Во-он там, за той россыпью камней. Прибежал бледный, орет: «Леха мертвый лежит!» — Я туда, а ты совсем и не мертвый. И даже куртка теплая, словно только что из кабины вылез. Загадка… Правда ничего не помнишь?

Данилыч смотрел на меня так, словно первоклашка на учебник математики: с каким-то священным ужасом и недоумением в светло-карих глазах.

Я попробовал подняться, отстранил рванувшуюся было помочь Ками, встал. Ноги, хоть и слабые, держали.

— Санек, Нэко где? Целые?

— Санек пытается Нэко от наручников освободить, — улыбнулся в усы Данилыч. — Надо бы его за расчеты посадить, чтобы вычислил, где мы находимся, да Нэко его от себя не отпускает: не нравится, видать, с браслетками ходить…