— Уже заканчиваю, сеньор Сальваторес. Совсем немного осталось.

Стиснув зубы, я рывком ставлю тяжелый патронный ящик в верхнюю часть штабеля и быстро берусь за следующий. Доля простого солдата нелегка: делай, что прикажут, ешь, что останется от старших, и практически никогда не смей засыпать. Из-за этого нудного наряда мне не удалось проводить «советских», хотя попрощаться с Мигелем очень хотелось. Этот русский временами очень напоминал мне старшего брата Хименеса. Нет, внешне они совсем разные: брат невысокий, смуглый и черноволосый, с мелкими чертами лица и веселыми черными глазами в обрамлении пушистых, словно у девчонки, ресниц. Мигель же наоборот: рослый, скуластый, со впалыми щеками и холодными, глубоко посаженными темно-серыми глазами. Голову он почти всегда брил наголо, а белесые брови и ресницы были такими редкими, что их можно было разглядеть только вблизи. Но, как и брат, русский делал все так, что с ним рядом было всегда спокойно, для него не существовало понятия «не могу». Словно надоедливых мух, он отгонял любые неприятности, а его враги не жили долго. Если же, как тогда на болоте, Мигель чувствовал близкую смерть, все его мысли были о других, а о себе русский вообще не думал, будто бы в запасе у него была вторая жизнь. И все равно я чувствовал, что не понимаю его. Старый шаман много рассказывал о далекой стране, откуда к нам пришел Мигель со своими товарищами: бескрайние просторы, непроходимые леса, все, как у нас, только там большую часть года так холодно, что птицы, замерзая, падают на землю и умирают. Деревья трескаются от мороза, и только огромные медведи да свирепые койоты могут выжить. Как в таком краю живут люди, да еще делают такое отличное оружие, как этот надежный автомат — «Калашников», не могу понять.

Пока мысли, словно рой диких пчел весной, вились в голове, руки уже сделали ту работу, о которой так беспокоился Сальваторес. Подхватив автомат, как учил меня Мигель, я, пригнувшись, вышел из приземистой хижины, заменявшей в отряде арсенал. Ночь черным одеялом накрыла лагерь, лишь кое-где мерцали тщательно укрываемые огоньки керосиновых ламп и небольших костров в очагах. Не дойдя десяти метров до хижины, где дрыхли вповалку бойцы, я остановился. Спать не хотелось, хотя позади был день, полный всяких хозяйственных поручений, которыми меня нагрузил новый командир. Сначала таскал воду для кухни, потом помогал этому хромому дьяволу Сальваторесу, отчего до сих пор ощущалось онемение в плечах и побаливали колени и спина. Из хижины доносился запах немытых тел, табака и оружейной смазки, что явилось еще одним аргументом в пользу вечерней прогулки. Патрулей бояться не приходилось, Пелюда, наш бравый вождь на эти несколько дней, следил только за тем, чтобы были выставлены охранение и два обычных поста на тропах, ведущих в лагерь с севера и юго-запада. Поэтому многие жгли небольшие костерки, кто-то подшивался при свете ламп, но, помня о наказании за нарушение приказа команданте Рауля, никто не прикасался к спиртному. Быть брошенным на съедение муравьям означало медленную и мучительную смерть, которой вряд ли себе пожелаешь в здравом уме.