– Ладно?

– Ладно. – Наклз внимательно посмотрел на дверь, и сказал еще кое-что. – Но с одним условием. Надо тебе мне кое-что сказать.

– Зачем?

– Иди сюда, это секрет.

Она купилась. Вылезла из кровати, и подошла вплотную. Надоело Наклзу смущаться, решил он сам смутить Руж. Просто обнял и начал целовать. Что он, после пережитого не сможет эту красавицу поцеловать? Нет, сможет. Он ее уже целует, несмотря на одинокие аплодисменты в коридоре. Аплодисменты в коридоре?! Кто? Посмотреть бы, да Руж не дает обернуться. Ладно, кто бы там не аплодировал, он уже ушел. А Наклз радовался, как дите, тому, что все-таки сумел смутить эту ненормальную, заставил ее покраснеть. Он даже хотел сказать ей сразу после поцелуя «что, съела?» с ехидцей. А получилось «не бойся, со мной ничего больше не случится» с нежностью.

– Надо было мне сообразить, что ты задумал. – Сказала Руж.

– А ты все-таки покраснела.

– Значит, то, что мы полуголые посреди ночи целуемся, тебя уже никак не смущает?

– Твоя школа. – Ответил Наклз, вновь заливаясь краской.

– Спасибо, уважил. Так и будешь таскаться за мной дальше?

– Таскаться? Нам просто по пути было. Хотя, я не против, чтобы пойти дальше с тобой.

– Я не исправлюсь.

– Горбатого могила исправит. Будем держаться вместе?

– Будем.

Наклз и Руж скрепили этот договор рукопожатием.

Хозяин, портье и бармен в одном лице решил пойти на второй этаж, и лично выяснить, что там за шум. Но у него ничего не вышло. Около лестницы его остановили. Стоявший рядом кот-антропоморф, ткнув ему пистолетом в лоб, тихо, но твердо и пафосно, заявил:

– Во имя мужской солидарности, ты не пройдешь!

Чуткое ухо хозяина мотеля уловило голос той ехидны, что сегодня днем ругалась с летучей мышью. Они даже поселились в разных номерах, не переставая кричать. А теперь, судя по голосу, помирились. Хозяин подмигнул коту, и вернулся на место. Уж ему ли не знать, что такое, мужская солидарность.

– А все-таки, что он там делает? – Не удержался хозяин.

Котэ аккуратно зашел наверх, посмотрел и спустился обратно. И, судя по всему, его возмущению не было предела.