На звонницах ударили колокола, и Танаеву совсем не понравился характер их звона. Ничего торжественного или величественного не было в звуках, поплывших прочь от монастыря, по лежавшей вокруг него окоченевшей от холода ледяной равнине. Так звонят за упокой, а не за здравие. Странное приветствие! Но не успел он в достаточной степени оценить характер звона, как все его внимание поглотила картина, открывшаяся их взорам.

Перечеркнув своими шеренгами широкий монастырский двор, выстроилась в боевом порядке вся монастырская община.

В первой шеренге стояли монахи-воины, лица которых были закрыты черными масками и надвинутыми на глаза капюшонами. В их руках не было оружия, зато на рясах ярко блестели знаменитые Валамские кресты.

Их было не слишком много, носителей этих крестов, не больше двух десятков. Словно подслушав его мысли, Альтер прошептал:

— Носить эти кресты имеют право лишь члены Высшего совета Валамского ордена.

— Но, значит, и ты в него входишь? Почему же ты не сказал мне об этом раньше?

— Прости, брат. Я лишь выполнял указания синода, полученные мной перед моей миссией...

«Миссией»? Распятие на кресте у модоров он называет «миссией»? Интересно, чего еще я не знаю об этом человеке?

За первой шеренгой монахов-воинов выстроилась вторая, гораздо более многочисленная. Толстые рясы этих братьев скрывали под собой нагрудники, а обнаженные мечи, воздетые вверх, то ли в жесте приветствия, то ли угрозы, были достаточно красноречивы для того, кто понимал их смысл.

— Здесь нет настоятеля, — вновь прошептал Альтер, — и это очень плохой знак!

Они, не останавливаясь, миновали ворота и очутились внутри монастырского двора. Тяжелая махина, снабженная заостренными стальными шипами на своей нижней планке, с печальным скрипом опустилась у них за спиной.

— Дверца мышеловки захлопнулась! — мрачно подытожил Годвин.

Они остановились точно посреди двора, окруженные с трех сторон вооруженным каре. Приподнятые над головами монахов мечи зловеще поблескивали.

— А еще говорят, что члены братства осуждают орудия убийства! — прокомментировал Годвин.

Они стояли неподвижно уже с минуту. Фигуры монахов могли бы сойти за изваяния, если бы ветер не развевал полы ряс с вышитыми на них крестами.

Над монастырем по-прежнему плыло глухое, угрожающее уханье, которое сейчас с трудом уже можно было принять за обычный колокольный звон. Били только в главные колокола, и басовитые, тяжелые звуки обрушивались на стоящих на площади людей, лезли в уши, словно старались подавить мысли и волю к сопротивлению.

— Долго мы еще будем здесь стоять?! — спросил Танаев, вроде бы обращаясь к Альтеру, но достаточно громко, так, чтобы его слова долетели до стоявших в передней шеренге монахов, с серебряными крестами на груди.