Сказал и даже пожалел, что отказался от водки. Впрочем, подобного никакой водкой не зальёшь, так что и пытаться не стоит.

— Да, вижу-вижу, проняло тебя, проняло, — кивнул партизан. — И это хорошо. Теперь, может, и не заползут они к тебе в душу, не посмеют, останешься человеком. Ещё, может быть, поживёшь.

На полном серьёзе сказал, зловещим шёпотом, пристально, оценивающе глядя в глаза. Так, что мороз по коже, сердце в пятки и липкий пот по спине.

— Кто не заползёт? Кто не посмеет? — поставил кружку майор, но в этот миг Ксюха взмахнула рукой и радостно воскликнула:

— Шурочка! Ага, сейчас выйду, только кашу доем… Видишь, что у меня есть? Точно, ананас. Дядя Андрей принёс, он хороший.

Она как будто общалась с невидимой, но вполне реальной подружкой. На театр одного актёра было не похоже. На детскую игру тоже.

— То у нас драконы, то вот Шурочка… — обречённо пояснила Алёна. — Это такая невидимая девочка. Она живёт в другом мире, за стеной. Они с Ксюхой дружат, играют, вместе песни поют… — И неожиданно добавила чуть заметно дрогнувшим голосом: — Ксения, что же ты сидишь? Давай вставай, угости Шурочку ананасом. Не будь жадиной, настоящие друзья вкусное в одиночку не едят… Давай-давай!

Колякин вздрогнул, партизан со вздохом покачал головой, а Ксюха сердито насупила брови:

— Мам, я тебе тыщу раз объясняла! Окна в стене высоко, нам с Шурочкой пока не дотянуться. Вот вырастим большими, распахнём их настежь, и уж тогда… И никакая я не жадина, не говядина, это все знают. Шурочка, скажи, ведь это так? — Она расплылась в улыбке, как будто услышав что-то приятное, и сунула в рот последнюю ложку каши. — Мам, спасибо. Ну, я пойду.

Вот ведь девочка с характером.

— Иди, — кивнула Алёна, проводила дочку взглядом и еле слышно вздохнула. — За что, Господи?..

— Каждому воздаётся по делам его, если не в этой жизни, так в следующей! — торжественно проговорил старый партизан и повернулся к Колякину. — Ты, мил-человек, не брезгуй нами, будет настроение — заходи. Мы теперь тебе завсегда рады, поскольку ты отныне настоящий майор. Всамделишный, не липовый, без изъяну и обману… Вот так, значит, таким макаром, в таком разрезе. Ну всё, Георгий, вперёд! — И прежде чем изумлённый Колякин успел открыть рот, старик поднялся из-за стола, взял палку и потянул цепь. — Пошли, животное, пошли, люди ждут.

Звякнул колоколец, хлопнула дверь… Настала тишина, только трёхпрограммник выводил голосом Боярского:

— Пора-пора-порадуемся на своем веку красавице и кубку, счастливому клинку…

— Ого! — Колякин глянул на часы. — Спасибо, хозяйка, за привет и тепло, только мне бежать надо — служба…